Мой бывший бывший (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta"

Хочу еще. Хочу больше её. Нельзя, не стоит она того, но никто в мире мне сейчас не запретит хотеть!

А Викки возмущенно смотрит на меня своими огромными светло-карими глазами, будто ожидая, что я уступлю и отодвинусь.

Вот вроде обычный у неё цвет глаз. Совершенно — мне с нашим семейным ультрамариновым синим есть с чем сравнивать. Карий — обычный. Тем более такой не ясный, застрявший между карим и светло-зеленым.

Так почему же в эти её глаза хочется только смотреть и смотреть? Мне! Мне, который знает всю правду об этой конкретной женщине.

Снова отворачивается, взглядом будто отвесив мне пощечину.

И снова раздражение разъяренно сталкивает тучи в моей душе. Снова раздражение.

По-прежнему хочется большего, до сухости во рту — оторвать эту наглую фифу от Николая, прижать к этой чертовой стенке лифта и взять с неё все. Все, что она мне задолжала! С процентами!

— Ура! — восклицает кто-то из моих новичков, когда створки кабинки лифта наконец разъезжаются.

Свобода! Ну, по крайней мере от части народа — а наш путь — на второй уровень подземной парковки. Наш, да. У Николая парковочное место тоже там. На одном уровне со мной.

Викки отодвигается от меня и кажется — чуть прижимается к Ольшанскому. Прижимается!

Еще не вплотную, но… Но до этого не так и долго.

И почему у меня нет личного вертолета, а? Глядишь, и не пришлось бы с неудовольствием шагать за бывшей и любоваться, как бесстыже она держит за локоть моего же коллегу по работе. С которым я постоянно пересекаюсь, между прочим, на тех же переговорах, во время подготовки к ним, и так далее!

Нет, это никуда не годится.

Я не хочу постоянно окунаться вот в это. Как не хотел после развода.

Потому что знал, знал! Потому, что даже просто не придушить её за предательство, а молча уйти мне было сложно. А сталкиваться на регулярной основе… Снова и снова думать, каково бы было, если бы эта конкретная женщина принадлежала мне?

Вот почему из всех женщин мира я умудрился настолько сильно зациклиться именно на этой? На ветреной, легкомысленной и безумно взрывной занозе!

Она не была первой, не была и последней. Цепляться было не за что. Но только Викки я слишком долгое время хотел именовать своей единственной. Ну, во времена юношеского идиотизма, когда пойти в ЗАГС было чем-то вроде испытания на смелость.

Я помню, как убеждал Вик. Помню, что встречались мы с самого первого курса, и на втором я наконец сумел спланировать маршрут прогулки так, чтобы мы оказались у ЗАГСа в рабочее время. И дождь ливанул так вовремя — что мы прятались от него под козырьком этого самого заведения.

А потом мне и пришлось шепнуть Викки в самое ушко, что это просто знак судьбы. Она брыкалась. Пришлось затаскивать на плече.

Регистраторши — эти престарелые старые девы долго ругались и даже пытались не принимать у нас заявления, но у меня и тогда был отлично подвешен язык.

И я очень хотел именовать ту несносную девчонку своей женщиной.

И сейчас хочу. Вопреки всей логике и остаткам выдержки.

Не добил я эту романтичную придурь, ох, не добил!

Ну, уж нет. Я не буду подбирать её с её обочины, я не буду давать ей никаких вторых шансов.

Ничего незаменимого в ней нет, в конце концов.

Осталось только понять, почему не получается не впиваться пальцами в руль, глядя как Ольшанский открывает перед Викки дверь своей тачки.



— Не смей, — я понимаю, что шепчу эти два слова раз за разом, не затыкаясь, глядя как Вика без лишней спешки, грациозно опускается на кресло рядом с водителем.

Ну твою ж мать, Викки!

Она в чертовой узкой юбке. В юбке!

У Николая Андреевича будет даже слишком хороший вид на её колени.

Нет. Это нереально — то, как она влияет на меня. Вот так, чтобы я уже ненавидел привычного мне коллегу по работе, который — я точно знаю — нормальный мужик.

Но вот со вкусом на баб ему не подфартило! Как и мне когда-то. Но дальше так продолжаться не может.

Я уже натурально готов ей заплатить. Любые деньги — за заявление об уходе.

Лишь бы только сгинула прямо сейчас и больше никогда не появлялась на моем горизонте, мое чертово проклятие. Не появлялась, не будоражила, не выбивала из колеи. Не нарушала никаких моих планов.

И это кстати идея…

9. Не все коту масленица

— Признавайтесь, Виктория, там в лифте, я наступил вам на ногу? — уже притормаживая у моего подъезда, интересуется Николай. — Испортил туфли и жизнь заодно?

— С чего у вас возникли такие мысли? — я пытаюсь выглядеть удивленно, но мои актерские способности мне внезапно отказывают.

Николай пожимает плечами, проницательно глядя на меня.

Мол, все элементарно, Ватсон.

— На вас лица не было с того времени, — все-таки поясняет Николай, — и нет, вы, конечно, пытались сделать вид, что все нормально, но ключевое тут слово «пытались».

Гр-р-р! Я смотрю на этого нахала исподлобья, пытаясь испарить его на месте. Что это за гнусные намеки на мой паршивый артистизм?

Нет, я знаю, что на театральном поприще мне даже карьеру портить бы было необязательно, меня б хватило только на то, чтобы выдавать какое-нибудь: «Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста», — но напоминать-то мне об этом зачем?

— Ужасно страшно, — Ольшанский угорает, чем дальше, тем сильнее, — спасибо, отлегло, я-то думал, вы злитесь на меня, а вот как оно бы выглядело!

— И может быть, даже страшнее, — многообещающе тяну я, а потом вздыхаю и отстегиваюсь. Все это весело, конечно, но Маруська, наверное, уже на окне сидит и ждет — когда же мама появится у дома.

Николай ловит меня за пальцы, заставляя остановиться.

— Меня ждут, — улыбаюсь я самую чуточку виновато, — спасибо за то, что подвезли, Николай Андреевич.

— Пожалуйста, — Ник смотрит на меня прямо, не отводя глаз, — я хочу повторить завтра. А как вы на это смотрите?

Как, как… Вот сейчас, стоя на машине у моего дома — далеко не свежей застройки — точно зная, что у меня есть ребенок, осознавая мое материальное положение и продолжая оказывать мне знаки внимания — он серьезно вообще?

Ведь ему я такая же «не ровня» как и Ветрову.

Если бы он был замечен в течении дня в какой-нибудь мужской тусовке, если бы обхаживал меня не только он — я бы заподозрила, что пара идиотов поспорила, «кто быстрей завалит эту олениху», но… Он один. И нарочито дистанцируется от рядовых сотрудников. Да и с руководством на какой-то слишком фривольной ноте не общался.

А вот меня Николай так настырно пытается смешить и отогревать, что мне даже совестно, что во время этой поездки я плоховато маскировала собственные эмоции.

— Есть менее времязатратные и более интересные варианты хобби, — замечаю я, давая ему шанс соскочить, если вдруг он предлагает мне это из вежливости.

— Ну, не скажите, — Николай качает головой, — мне вот смерть как интересно возить вас домой. Давно я не был в Люберцах. Почти экстрим. А ведь мне еще обратно ехать!

— Ну что ж, дайте мне время обдумать ваше неприличное предложение, — я округляю глаза, — я же приличная девушка, а вы так торопите наши отношения…

— Я бы и еще немного поторопил, — это Николай говорит чуть глуше, и очень пристально глядя в мои глаза. И сразу становится понятно, о чем это он — становится чуточку жарче. Но потом он нахально улыбается, и эта интимная напряженность сходит на нет, — я бы неприлично настоял на том, чтоб в нерабочее время у нас с вами было только «ты» и ничего больше.

Волшебное. Нет, тому же водителю я это предложила спокойно, он все-таки болтался на одном уровне со мной. А вот подкатить к начальнику с предложением отказаться от субординации…

Нет, лично мне не хватило наглости.

— Я у мамы спрошу, можно ли? — я округляю глаза и делаю такое лицо, будто мне сделали самое непристойное предложение в жизни.

— Мама — это святое, — Николай кивает, соглашаясь, что конечно, куда в таком вопросе без веского родительского слова. Все-таки его веселые глаза — это отдельное произведение искусства. И мне нравится, когда он улыбается.