Четвертый поцелуй (СИ) - Алешкина Ольга

— Фиг знает, что у них там выходит, они мне не докладывают. Они ж не наши, не местные, из области приезжают. Один правда тут, в общаге, поселился. Мужик тот, как я понял, мохнатый был, вот и едут городские. Да и то правда, не нашему ведь участковому расследовать.

— Мохнатый — это какой? Кавказец что ли?

— Да, причем тут кавказец-то?! Не простой значит чувак, при деньгах.

— А-а… — протянула я и пожала плечами: — А я в смысле растительности подумала. Что ещё спрашивали?

— Про мужика этого спрашивали, знаком он мне или нет.

Одноклассник опять вздохнул и затих. Общаться с Дюшей иногда сущее наказание, особенно если он расстроен или размышляет, тогда любую информацию добывать из него приходилось, как говорится, клещами. Видя, что продолжать он не собирается, скорее напротив планирует вздремнуть прямо на скамейке, свесив голову, я требовательно вопросила:

— И что, ты его узнал?

— Откуда. Он же не местный. Они и фамилию называли, а всё одно — не слышал про такого.

— Фамилию, надеюсь, запомнил?

— Ну, запомнил. А на что тебе она? — поднял он на меня глаза. Я сделал максимально злобное выражение лица и уперла в бока руки, Дюша истолковал моё недовольство правильно и быстро выпалил: — Сумароков Юрий Борисович, одна тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения.

Я записала данные в телефон, вспомнила зачем приехала и поинтересовалась:

— Машину посмотришь?

— Оставляй ключи, сам в гараж загоню, въезд у меня узкий. Через час-другой гляну, завтра скажу, что почем.

Ключи из моих рук перекочевали в карман одноклассника, мы не сговариваясь вздохнули и замолчали. Дюша потянулся за сигаретой, я в погоне за обещанной Минздравом скорой смертью отставать не стала. Закурили оба. Дружок привычными затяжками, выпуская густой дым, я без особого наслаждения, отмечая, сегодня сигарета кажется крепче, чем прошлый раз. Возможно, из-за опустевшего давно желудка — я сегодня только завтракала. Не прибедняйся, ты ещё слупила мороженое, напомнила я себе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— А твои чего говорят? — нарушил наше молчание Дюша.

— В каком смысле? — уточнила я. — На счёт чего, говорят?

— Ну, матушку твою с Лысым, — под "Лысым" он имел ввиду Мишаню, — тоже ведь сегодня допрашивали, им вопросы какие задавали?

Он невыносим! Я его прибью когда-нибудь, ей богу!

— Да откуда ж я знаю! — отбросила я сигарету и всплеснула руками: — Я тебе русским языком сказала — купалась. Ты видел мою мать в участке? — уточнила я, на всякий случай. Андрей промычал в ответ «ну», а я возмутилась: — Ты чего мне раньше не сказал, придурок?

— А почем я знаю, что ты не знаешь, — пробубнил Дюша. — Это ещё в обед было, а мокрая ты сейчас только приперлась.

Я поднялась, засуетилась, помышляла попросить Дюшу поехать со мной, дабы потом вернуть мою машину, а в итоге побежала на своих двоих. Вот уже, действительно, избалована транспортом, особенно личным. В поселке ножками, ножками надо. И для фигуры польза.

Торопилась напрасно — дома никого. Сунула мокрые вещи в машинку, а сама отправилась в душ. Неспешно помылась, после высушила волосы и только тогда глянула на часы — семь почти. Пора бы уже маме вернуться.

Мамин телефон пиликал в гостиной, Мишанин — недоступен. Я послонялась по квартире и снова уставилась на циферблат. Десять минут. Пискнула машинка, призывая меня опустошить её. Развесила бельё и снова прошлась, раздумывая, уже начинать волноваться или ещё подождать?

Ужин, ставший для меня одновременно обедом, я провела в одиночестве. Запила его водой и вышла из квартиры. Потопталась у подъезда, дошла до улицы, осмотрелась по сторонам — никого. Люди присутствовали, конечно, две девчушки ехали на одном велосипеде, вдалеке женщина шла с хозяйственной сумкой, но то не мама. И Мишани не наблюдалось. Сейчас я бы и ему обрадовалась. Я вернулась к подъезду, села на лавочку под кленом. Разглядывала двор и перебирала варианты куда могли запропастится родственники.

Баб Тася вырулила со стороны гаражей. Отдышалась, сумку на траву поставила и встала напротив:

— Чего сидишь сироткой? Прогулялась бы до клуба.

— Своих жду. Не видели, баб Тась?

— Да ты что! Не вернулась ещё? — ахнула соседка и села рядом. — Давеча участковый на своем кабриолете заезжал, Людмила с ним вышла. Я ему — куда, мол, её повел. А он мне — не волнуйтесь, Таисия Захаровна, переговорим, да отпустим. Не уж-то посадили… Вот сволочи! Нет бы душегубов искать, они к людям цепляются. В милицию звонить надо, — подскочила она и подхватила сумку. — Погоди-ка, домой схожу, у меня телефон участкового записан был.

— Участковый во сколько заезжал? — крикнула я ей.

— В обед ещё, — махнула она рукой и заспешила в подъезд.

Я смотрела на уходящий закат и думала о времени. О упущенном, уплывающем вместе с закатом времени. Ну, какого, спрашивается, чёрта я купаться поперлась! Надо куда-то бежать, что-то делать.

— А конкретнее идей нет? — съязвила себе. — Или бегать по улице и кричать «караул» собралась?

В этот момент я и вспомнила про телефон. Точнее, про номер Помещика определившийся в моём мобильном, когда тот делал дозвон. Вытащила его из кармана сарафана, нажала на нужный значок.

— Дмитрий Сергеевич, — перешла я на «вы» из-за волнения, а может из-за того, что впервые говорю с ним по телефону. — Это Женя. Не подскажите, ма… Людмила Васильевна сегодня убиралась?

— Добрый вечер, Женя. Подскажу, убиралась.

— А во сколько она ушла?

— Около восемнадцати, по-моему, я как раз заехал закончить дела. Что-то стряслось или ты уехала?

— Она ещё не вернулась домой, я беспокоюсь.

— Да что ж такое! — воскликнул он и добавил: — Интересные у тебя родственники, пропадать — это у вас семейное развлечение что ли? Я сейчас приеду, помогу с поиском. Ты, кстати, где?

— Спасибо, приезжать не нужно. Вы мне уже помогли, — обиделась я за родственников и отключилась.

На работе мама была, теорию о задержании её полицией можно смело отвергнуть. «Людмила Васильевна, вы сбегайте, помойте, а после продолжим, мы вас тут подождем». Нет уж, если задержана, значит — задержана. Употреблять слово «арестована» и вовсе не хотелось, даже мысленно.

Пока я разговаривала, баб Тася времени зря не теряла и нужный телефон отыскала. Участковый сообщил: маму допросили и отпустили, о чём она доложила мне, высунувшись в окно. Я метнулась в квартиру — убедиться в наличии ключей от бабушкиного дома, надеясь, вдруг маме взбрело в голову проверить, как там стоит наше наследство, не рухнуло ли. Ключи лежали в ящике прихожей. И этот вариант отпадал.

Передо мной настойчиво замаячил образ громадного Гриши. А что если он и Жанкин муженёк вновь навестили нас? Далее воображение услужливо подсовывало сюжеты пригодные, разве что, для кино. Мама то сидела привязанной к стулу, а Гриша с усердием лупил ей по щекам, то запертой в темном подвале с крысами. Причем, крыс ей подсовывали специально, желая ускорить сговорчивость узницы.

Накрутила себя — будь здоров.

— До Мишкиной матери поезжай, — посоветовала соседка. — Там поди, больше негде им быть.

Она объяснила мне где живет Лизавета Петровна. К слову сказать, Мишанину мать я видела только раз, на мамин день рождения, в гостях у неё не была и представление о её месте жительства имела смутное. Выскочила на улицу, с тоской вспоминая о старом отцовом велике: его за ненадобностью свезли в сарай бабкиного дома. Пригодился бы сейчас — топать до Лизаветы Петровны прилично.

Я выворачивала со двора, когда мимо меня, сворачивая к дому, пронесся знакомый Ровер. Помещик проехал несколько метров, резко затормозил, заметив меня, и принялся сдавать назад. Остановился рядом и открыл окно:

— Привет. Нашлась Людмила Васильевна?

— Нет, — ответила я и тоже сказала «привет».

— Садись, — позвал он, приглашая кивком головы. — Едем.

— Куда? — удивилась я.