Неслучайная мама для дочки миллионера (СИ) - Дали Мила

К пяти вечера я и Александра расположились на мягком ковре, и собираем пирамиду из колечек, насаживая их на палку.

Смотрю на дочь Царёва и вижу в ней себя. Так странно. До холодных мурашек. Помню свои фотографии и сопоставляю с ребенком. Столько месяцев прошло после родов, но я все еще не могу оправиться. Мой разум выдает желаемое за действительное, нужно гнать прочь эти мысли. Нельзя привязываться к чужому ребенку.

В семнадцать ноль-ноль без стука к нам заходит Самара:

- Хозяин вернулся, говорит, можешь быть свободна, он лично займется Александрой.

- Так рано? Мы еще не закончили.

- Богдан Александрович сказал, надо выполнять, - Самара пренебрежительно корчит лицо, - но если настаиваешь, я передам, что ты не согласна.

- Нет, я ухожу, Самара, ухожу.

Переместив девочку в манеж с игрушками, удаляюсь из детской.

На кухне для слуг набираю еды, бутылку с водой, чтобы лишний раз не повстречаться с Науром. Пока охранник на посту, я принимаю душ, и к семи вечера полностью оседаю в комнате, заперев дверь и оставив в скважине ключ.

Лениво падаю на кровать и щелкаю пультом. Включаю телевизор. Ведущая местного канала и королева бредней, мастерски трепет всю ту же заезженную пластинку про Царёва, про его выходку. Жму красную кнопку, откидываю пульт.

И почему Богдан с высоты своего Олимпа еще не наказал сотрудников СМИ? Не пустил по ним гром и молнии? Загадка. Бизнесмен упорно игнорирует все, что о нем говорят. И большинство верит. Я, нет.

Перекатываюсь по матрасу, встаю, бездумно подхожу к окну. Уже темно, но это не мешает мне увидеть во дворе Царёвых в полном составе. Прям образцовая семья, скажу вам. Они рядом с забором дышат свежим воздухом. Богдан надежно вцепился в коляску, а непорочная Инна держит его под руку.

Конечно. Ну, ничего, сейчас я вам покажу…

Стоит отметить, что я еще не тронулась умом и вытворять лишенные здравого понимания финты не собираюсь. Действую грамотно. Мне хорошо известны правила контракта, все пунктики “можно и нельзя”. В перечне нет строки, а также в законодательстве страны и императора Царёва, о запрете на танцы. В нерабочее время, под едва слышную музыку из телефона. Этим Богдан не сможет попрекнуть уж точно.

Отстраняюсь от окна и становлюсь боком. В аккурат между кроватью и прозрачным стеклом от пола до потолка. Принимаю положение так, чтобы меня было видно даже с холмов Новой Зеландии, о дворе Богдана не веду и речи.

Жаль на мне топик и пижамные шорты, а не красивое платье, придется подкупать грацией. Мелодия на телефоне прибавляет мне уверенности, первый взмах рукой дается с большим усилием, будто гирю на цепи подвесили. Делаю легкий прогиб.

Для чего мне это нужно? Наверное, я устала быть ненавистной мишенью и терпеть нападки. Устала быть хорошей. Наверное, хочу показать Богдану, что как женщина тоже имею ценность, не меньше Инны. Не знаю дальнейшей реакции господина, я просто себе это разрешила. Подумаю о содеянном завтра.

В зеркальной дверце шкафа я вижу привлекательную Леру, она улыбается и представляет себя на сцене Мулен Руж.

Поднимаю вторую руку, плавно рисуя ей петли в воздухе. Старая травма утихла, поэтому чуть отводя бедра, кружусь, исполняя танцевальные пируэты. Я контролирую тело, чтобы движения выглядели скорее изящными, чем пошлыми. Почти невесомыми.

В танце стреляю глазами во двор. Внимая отдельные кадрики, но даже из них понятно – Царёв заметил меня. Фундаментально. Раньше Богдан располагался вполоборота, а сейчас он четко обернулся ко мне. Богдан смотрит, даже когда я отворачиваюсь спиной, смотрит, когда я поправляю слетевшую лямку топа, смотрит, когда я касаюсь своей кожи кончиками пальцев.

А в зеркальном отражении Лера улыбается шире, ее щеки, как и душа, горят, глаза блестят. С чего бы вдруг, но я радуюсь текущему моменту искренне, хватаю ртом воздух, потому что сердце вот-вот выпрыгнет из груди.

Я вдохновлена и начинаю верить в свое обаяние. Позволяю себе кошкой прогнуться и заманчиво встряхнуть копной волос, игриво вильнуть бедром, а потом рассмеяться от нового кадра, где Инна пытается закрыть от меня Царёва, расстегнув меховушку и растопырив края как ширму.

Но Валерию Майскую не так легко победить. Я взбираюсь на кровать и продолжаю, напрочь забываю навеянные обществом штампы, мол, знай свое место. Если нет денег, значит, удел твой Васька из второго подъезда, а Царёвы лебедей выбирают.

Подпрыгиваю и опять смеюсь. Мне тушью нельзя подкрасить ресницы, а главная лебедь боится выйти из комнаты без боевой размалёвки. Интересно, а Богдан видел когда-нибудь Инну в естестве?

Сдуваю с лица выпавшую прядь волос, кидаю мимолетный взгляд в окно, но по ту сторону только опустевший двор. Возбужденно падаю на матрас, поджимая к груди коленки. Во дала… отдышаться не могу. Представляю, как госпожа лютует. Инна и без незапланированных исполнений грозилась меня убить, поэтому ничего не теряю.

До самой ночи стараюсь успокоиться и много пью воды, выхожу пару раз в уборную, крадусь как по минному полю, но ничего со мной не случается. Выключаю свет, кое-как засыпаю и снова вздрагиваю от телефонного звонка. Когда на экране высвечивается Папа, лихорадочно отвечаю, и приятные ощущения сменяются диким страхом. Три часа ночи.

- Ахмед заявился. Сказал, кости нам с матерью переломает, а если в полицию сунемся, так… ох…

- Папа, папа! – отчаянно взвизгиваю, но тут же беру себя в руки. – У тебя давление. Ты принимал лекарства?

- Плохо совсем. Всю душу они нам вытрясли. Говорят, с людьми в форме у них давно дела налажены. Два дня сроку дали. Потом…

- Тише, отец. Я найду деньги. Обещаю.

Мы прощаемся, и я готова рвать на себе волосы, выть. Судорожно подскакиваю с кровати, при свете луны хожу из угла в угол. Кусаю губы и пальцы, заглушая скулежку.

Ощутив мимолетное счастье, я снова рухнула, разбилась об острые скалы суровой реальности. На мне все еще висит тяжкое долговое бремя.

Токсичные мысли одна за одной возвращаются, с воспоминаниями закручиваются в черный клубок. Реву, сползаю по стенке, опять перед глазами вспыхивает картина, разломившая жизнь на две грани.

Ночь, когда примерно в это же время, в лощеной палате клиники у меня начались роды. Первые. Прошло столько времени, но тело до сих пор чувствует. Фантомно.

Я старалась, выбивалась из сил, хваталась за поручни акушерского стола, бога молила, лишь бы все завершилось удачно. Я прощалась с человечком, маленькой девочкой, ставшей для меня по-настоящему родной. Главврач клиники не разрешила даже взглянуть на младенца, прижать к груди. Малышку сразу забрали, и вместе с ней ушло что-то еще.

- Хватит реветь. Своего родишь, тоже мне трагедия. Это бизнес, а ты всего лишь сосуд!

- Пожалуйста, можно ее увидеть. На секунду.

- Ни за что! Увезти девушку в палату.

Наутро, когда после укола проснулась, увидела на прикроватной тумбе бумажный конверт. Содержимого хватало, чтобы перекрыть заем и проценты. Тогда я не знала, что вдобавок нам накрутили пеня. Немыслимые.

А еще мне оставили огромный букет белых роз с шипами. Охапку. С тех пор терпеть не могу эти цветы. До тошноты.

Главврач твердила, что я слишком мнительна, но чувства предательства не отпускают меня по сей день.

Ударяю кулаком в пол и сгораю. Я не хочу больше никого терять. Всхлипываю, поднимаюсь на ноги, и не думая ни о чем вылетаю из комнаты. В потемках спускаюсь на второй этаж, прямо сейчас и не минутой позже я попрошу у Царёва заем. Не уйду, пока не согласится, землю глотать буду, если понадобится.

О комфорте и сне Инны забочусь в последнюю очередь. Ворвусь посреди ночи, нет, сначала постучу, а потом ворвусь в спальню Богдана!

Топая босыми ногами по коридору, замечаю узкую полоску света, не из комнаты, а в кабинете. Выдыхаю, не останавливаясь, вхожу, но здесь никого не оказывается. Оглядевшись, собираюсь вернуться, а глаза, будто сами въедаются в листы, разбросанные на столе. Хмурюсь, шагаю ближе, беру один из. Я вижу договор с той самой элитной клиникой, в которой рожала…