Думать не будем пока ни о чем (СИ) - Субботина Айя

Чтобы понять, почему он так себя ведет, надо быть в клане Сергеевых-Воскресенских. Лет двадцать назад наши родители жили в одном доме на одной площадке, и мы с Викой — Сашиной сестрой — ходили в одну школу. Сергеевы одалживали у Воскресенских сахар, Воскресенские у Сергеевых — батарейки. Мы с Викой вместе учили уроки, а Саша, тогда уже начинающий специалист, иногда забирал нас после школы на автомобиле, купленном на свои первые «кровные». Мы до сих пор одна большая семья, просто Вика вышла замуж и переехала к мужу на другой конец города, Сергеевы тоже сменили жилье, а я шесть лет назад выпорхнула из родительского гнезда. Но все праздники — мы вместе. Или даже так: Сашин отец звонит в двенадцать ночи и говорит, что собирается заделать шашлык, так что с нас, домоседов, выезд на дачу. И на следующий день мы все вместе: родители, я, Вика с мужем и Саша.

Теперь в эту компанию добавится Сашина жена.

И мне придется быть либо благородной «бывшей», либо истеричной трусихой.

Хорошо, что все это случится не в ближайшее время, и думать, как будет лучше, не обязательно прямо сейчас.

— У меня яйца закончились, — вру я, но Саша сам лезет в холодильник, достает полный лоток и локтем отодвигает меня от стола.

Он не то, чтобы любит готовить. Просто, как любой приверженец ПП[5] и спортсмен, искусством приготовления яиц, гречки и куриной грудки овладел в совершенстве.

— Как оно у тебя? — спрашивает он, ловко разбивая сразу шесть яиц и вилкой доводя их до однородной желтой массы. — Все хорошо? Почему кота до сих пор не завела?

«У меня аллергия на шерсть», — почему-то всплывают в голове слова Антона.

Я не красавица, чей номер телефона отрывают с руками, но я — выдумщица.

— Есть один человек… — Мне противно, что приходится делать это, но сейчас я не хочу выглядеть бедной несчастной овечкой, которую он пришел опекать из чувства долга и благородной заботы большого и сильного о маленькой и глупой. — У него аллергия на шерсть животных… И я решила, что пока могу обойтись без кота.

— Что за человек? — переспрашивает Саша. — Новая подружка?

— Любовник, — шиплю я, на мгновение теряя контроль.

Саша отодвигает миску с омлетом, снова оценивает мужской свитер, в который я одета, но сказать ничего не успевает, потому что в наш разговор вторгается звонок моего телефона. На экране незнакомый номер, и мне инстинктивно хочется его отклонить. Обычно незнакомые номера приносят плохие новости. Ну или это просто мне так не везло. А тут еще и три шестерки в конце.

Но что-то подсказывает, что нужно ответить.

— Алло? — настороженно произношу я.

— Привет, малыш, — слышу в трубке знакомый голос, от которого сами собой колени прилипают друг к другу, словно намагниченные. — Прости, что вчера не взял твой номер.

— Привет, — глупо улыбаюсь в ответ. Хорошо, что он не может видеть мое лицо, а то бы пожалел, что решил позвонить.

Так, стоп.

Выхожу из кухни в ванну и прикрываю за собой дверь.

— Откуда у тебя мой номер?

— Забыла, где я работаю? — Антон тихо смеется, и я слышу на заднем фоне хлопок закрытой дверцы автомобиля. — Ты дома?

— Да, — энергично киваю я.

— Я тут рядом по работе был. Сейчас возле твоего дома. Можно подняться?

Из зеркала в ванной на меня смотрит еще не до конца проснувшаяся бледная страшилка с растрепанными волосами, припухшими глазами и в свитере мужчины, о котором я пошло фантазировала в самом неприличном смысле этого слова. А на кухне — мой бывший, который по совместительству «настоящий» его бывшей.

Нормальные женщины предлагают перенести встречу на потом, чтобы навести красоту и дать себе хоть немного шансов на успех.

Но я — ненормальная женщина, потому что вприпрыжку несусь к домофону, на ходу смеясь:

— Да-да-да, поднимайся!

Глава двенадцатая: Антон

Рыцарь романтичного образа — это, как бы, совсем не про меня.

Нет, я не брутальный самец и не мачо, но после определенных уроков и выводов понял, что нет смысла расстилаться перед женщинами просто так только потому, что у меня член, яйца и я, как мужик, должен делать красиво. Должен я только своим родителям и тем людям, которые это заслужили.

Но, конечно, на свидание прихожу с цветами. Чтобы создать нужное настроение. Женщины почему-то очень любят, когда им дарят умершие растения.

Но сегодня у меня в кармане целое большое исключение из правил. И я даже не знаю, откуда во мне этот порыв. Возможно, малышка выглядела слишком несчастной, и ее перепуганные зеленые глаза преследовали меня если не всю ночь, то утром определенно. Возможно, это просто жалость. Возможно, меня немного грызет любопытство и желание продолжить то, что так и не стало поцелуем.

Да все, что угодно.

Но раз я напрягаюсь настолько, что достаю ее номер — и теперь «торчу» виски одному шустрому пареньку — и даже немного забиваю на работу, чтобы смотаться к черту на рога за тем, что Очкарика явно порадует. Ну а потом, когда работа все-таки забрасывает меня в ее края, даже не колеблюсь, выруливая в сторону знакомого дома.

Почему вообще не удивляюсь, когда за распахнутой дверью Йен стоит в моем свитере и штанах в облипку с каком-то нелепом принтом из диснеевских персонажей? Волосы на этот раз собраны заколкой на затылке, но в целом растрепаны и волнистыми прядями лезут ей в глаза. Выглядит недавно проснувшейся. Забавной. Смешной до чертиков с этой широкой удивленной улыбкой.

Чего уж там, мне нравится, как она на меня реагирует. Льстит что ли мужскому самолюбию, тем более, что я сам далеко не эталон мужской красоты.

— Ух ты… — Осматривает меня так удивленно, как будто впервые видит мужчину в костюме.

Ей «ух ты», а мне целый геморрой: пришлось ночью тащиться в квартиру, забирать вещи, чтобы утром быть «официально», потому что даже мне, любителю послать правила на хер и ходить на работу в том, в чем хочется, иногда приходится соответствовать.

— Привет, — еще раз здороваюсь я и прохожу в квартиру, когда Очкарик пропускает меня вперед. — Только выбралась из постели?

Мне нравиться ее смущать, потому что некоторым девушкам, даже не красавицам, смущение идет как профессиональный макияж. Ей точно к лицу. Особенно когда вдобавок снова втягивает нос в воротник и смотрит на меня из-за стекол больших круглых очков.

— Прости, ужасно выгляжу, — извиняется она.

Обычно я говорю что-то в духе «Да ладно, бывает и хуже», но сейчас жопой чувствую, что шутка не зайдет.

— Выглядишь милой.

Не вру. Правда милая. Видимо, все же разница в возрасте немного на меня давит. Как-никак — девять лет. Обычно я не связываюсь с женщинами моложе тридцати. По целой куче объективных причин, главная из которых — с маленькими нет общих интересов. У них в голове — клубы, тусовки и это модное слово — движ. А мне после заебов на работе хочется домой, есть, секс и спать.

— Я начинаю ревновать к этому куску шерсти, — пытаюсь немного ее растормошить, когда Очкарик снова закрывает рот ладонью, на этот раз прямо через свитер. — Ты с ним целуешься чаще, чем со мной. Хотя нет — со мной еще не целовалась. Почти.

Тяжело это объяснить — желание целовать женщину просто так, даже когда она выглядит сонной взъерошенной совой. Но если она и дальше будет делать то, не знаю что, сегодня у нас будут поцелуи. И еще какие, блядь, поцелуи.

Кто-то сзади выразительно кашляет. Как в поганом кино.

Поворачиваюсь.

Ну надо же, счастливый молодой муж, где бы мы с тобой еще встретились.

Смотрит на меня так, словно я завалился к Наташке в трусах и ластах до того, как он свалил на работу с цветущими рогами. А, между тем, это он посреди бела дня у своей бывшей и явно не догоняет, что вообще происходит и откуда здесь нарисовался посторонний мужик.

Но прежде чем что-то делать, я всегда анализирую ситуацию. С моей работой и навыками на это уходит пара секунд. А больше обычно и не нужно.