Вэл Корбетт - На первой полосе
Он был горячим и опытным любовником, но сначала она была холодна к его ласкам. Она чувствовала только его колючий подбородок на своей чувствительной груди. Майк целовал ее соски и водил по ним языком. Когда его тело содрогнулось в экстазе, Катя про себя вздохнула с облегчением, подумав, что все закончилось, сейчас он отвернется и уснет. Но тут она услышала, как он спросил шепотом: «Как близко ты была?»
Не получив ответа, он поцеловал ее плечи, потом груди, потом спустился ниже и провел языком вокруг пупка. Ее дыхание начало учащаться, она схватила его за густые, шелковистые волосы, сама не зная, хочет ли она продолжения. А когда его язык проник глубоко в нее, она почувствовала, как выгнулась ее спина.
Ей уже не хотелось, чтобы он остановился. До Майка она всегда владела собой, когда была с мужчиной, но сейчас у нее не было ни сил, ни воли, чтобы противостоять возбуждению, вызванному его настойчивым языком и пальцами к захлестнувшей ее сладкой волной. Эти волны становились все выше, и когда их сила достигла crescendo[12], Катя задержала дыхание и замерла без движения. Ее бедра напряглись, она ощутила толчок внизу живота, словно там произошел взрыв, потрясший все ее чувства.
Катя испытала свой первый оргазм. Испытав второй, или третий, она уже не помнила, где находилась. Ее возвратил на землю его торжествующий голос: «Теперь, милочка, ты моя. Да? — он прошептал более настойчиво. — Катя, Катя, Катя. Хочешь, чтобы я еще раз это сделал?»
Катя довольно улыбнулась, ничего не ответив.
— Я с тобой никак не могу остановиться. Смотри, что ты со мной делаешь. — Он взял ее руку в свою и направил вниз.
Они занимались любовью весь остаток ночи. Язык Майка вновь и вновь совершал свое эротическое путешествие. Майк знал, как доставить ей удовольствие и когда.
Позже, размышляя о том, как Майку удавалось воздействовать на нее, она никак не могла понять, почему такое, хотя и сильное, но преходящее ощущение оказалось таким могущественным.
На следующий день Катя серьезно поссорилась с родителями. Град вопросов о том, как она провела ночь, привел ее в смятение. Чтобы объяснить, почему она не пришла домой, ей пришлось изворачиваться и снова лгать. С одной стороны, работая в журнале «Вива», она не зависела от родителей материально. С другой стороны, каждый вечер ее ждали к ужину, а если она задерживалась, то вынуждена была звонить и извиняться, кроме того, ей до смерти надоело возвращаться домой не позднее строго установленного времени.
Она догадывалась, почему родители выдвигали эти требования. В свое время, когда ее отец, иммигрант из Польши, и, хуже того, безработный музыкант, собрался жениться на ее матери, дочери священника, который в самых далеких от религии терминах выступал против этого брака, родителям пришлось непросто, но они поступили по-своему. Катя надеялась на понимание с их стороны, если она им расскажет, что у нее есть парень. Несколько недель она прибегала к различным уверткам, объясняя свое отсутствие тем, что проводит время у вымышленных ею коллег по работе. Но после того, как однажды мать позвонила Кате в офис, а ей ответили, что она осталась дома, потому что заболела, Катя решилась представить Майка родителям.
После ужина, во время которого отец учинил Майку самый настоящий допрос, ее родителя были абсолютно убеждены, что он никогда не сделает их дочь счастливой и ясно дали понять Майку, что они не желают, чтобы их единственная дочь выходила за метрдотеля из ночного клуба.
— По-вашему, для меня только принц Чарльз будет хорош! — закричала она, когда Майк уехал домой.
— Ну что ты, маленькая, — увещевал ее отец. — Подумай, что это была бы за жизнь: тебе бы пришлось сидеть дома с детьми и ждать, когда он вернется из своих ночных клубов.
Ее родители, похоже, не понимали, что работа в клубе не хуже любой другой профессии. Споры стали накаляться… и учащаться.
Когда несколько недель спустя она сказала им, что решила бросить работу и поехать с Майком на Майорку, они пришли в ужас и несколько вечеров подряд отговаривали ее. Катя впервые нашла в себе силы сопротивляться их яростной атаке, и поняв, что убеждать ее бесполезно, они попытались взять с нее обещание, что она по крайней мере не выйдет за него замуж. И не будет жить с ним под одной крышей.
— Я знакома с одной девушкой, у которой есть свободная комната в квартире, — ответила она им.
Еще одна ложь.
Но в предвкушении самого грандиозного вечера в городе, проблемы взаимоотношений с родителями и с любовником были отложены в сторону.
Лиз сидела в глубине зала, за зеркальной колонкой, рядом с кухней. Ее место уже многое говорило о том, насколько авторитетна газета, которую она представляла. Рядом с ней расположились еще восемь женщин, а также двое мужчин, которых, как она поняла чуть позже, совсем не интересовал ее пол. Справа от нее сидела эта парочка мужчин, а слева — высокая, шикарная блондинка. Судя по всему она работала в журнале мод. С такой внешностью нельзя быть репортером новостей.
Лиз жалела, что у нее не было времени принять душ, и чувствовала себя неловко. Запах ее собственного пота — результат нервного напряжения — смешался со смесью табака, ароматов шампуня, пахнущего жасмином, незнакомых духов и «Живанши Энсансе».
Манерные, безукоризненно одетые мужчины справа от нее были также безупречны, как и блондинка слева. Глаза у всех троих были подведены, а волосы уложены, и здесь трудно было отдать предпочтение кому-либо из них. Перед блондинкой была карточка с надписью «Катя Крофт, журнал «Вива». Другие гости рядом с Лиз были представителями изданий «Тайм аут», «Для женщин», «ТВ-Таймс», «Женский журнал» и «Домашнее хозяйство». Лиз была разочарована — первый день работы на Флит-стрит она проводит в компании репортеров из журналов; она полагала, что ее настоящее место должно было быть радом с журналистами из «Дейли миррор», «Дейли экспресс» и «Дейли мейл». Она надеялась встретиться с кем-нибудь близким ей по духу, с кем она могла бы работать вместе. Вместо этого она оказалась с людьми, о которых злые на язык газетные репортеры отзывались с пренебрежением, называя их «клубничными журналистами». Позже Лиз обнаружила, что эти ребята из газет были совершенно не правы.
Блондинка из журнала «Вива» взглянула на карточку, лежавшую перед Лиз. Там значилось: «Питер Ерлинг», «Дейли грэфик».
— Что ты сделала с тем мужчиной, который должен здесь сидеть? — спросила она у Лиз.
— Сейчас я бы предпочла, чтобы он и сидел здесь вместо меня, — ответила Лиз с улыбкой.
— Правда? Я знаю многих людей, которые способны на убийство, только бы попасть на этот вечер.
— Я пришла сюда не развлекаться, — твердо сказала Лиз. — Если я не получу интервью от Джонни Ренато, мне конец, а я в «Дейли грэфик» еще и суток не проработала.
— Ты, должно быть, шутишь.
— Мой редактор в отделе новостей шутить не намерен. Он мне сказал, что если я не получу интервью, то могу отправляться хоть на тот свет.
— Он, наверно, просто измывается над тобой. — Она протянула руку. — Я Катя Крофт, будем знакомы.
— Очень приятно, покойная Лиз Уотерхаус.
Они обе рассмеялись.
— Ради Бога, выпей чего-нибудь. Судя по твоему виду, тебе это не повредит, — предложила Катя.
— Ладно, но только если я смогу набрать это в шприц и попасть в вену. — Это была любимая поговорка Лиз. — Мне нужен бинокль, чтобы наблюдать за движением губ Джонни Ренато отсюда. Ничто больше мне не поможет узнать, что он говорит.
— Вот это должно улучшить твое зрение, — сказала Катя, наполняя рюмку Лиз.
Они осмотрели похожий на огромный аквариум зал: мелкие рыбешки с телевидения и из мира шоу-бизнеса, редакторы, их жены, любовницы, писаки всех мастей кружились по залу под звуковую дорожку фильма Ренато.
Наступила эпоха, когда расходы на раскрутку фильма почти превышали стоимость его постановки. Танцевальный зал «Лицеум» выглядел внутри как дискотека «Бронкс», где разворачивалось действие фильма. Лиз с трудом верила своим глазам: так много редакторов самых популярных газет и журналов собралось в одном помещении. Они оказались старше и полнее, чем на фотографиях, которые она видела в британской «Пресс гэзетт», а волосы у многих оказались седыми.
— Пожалуй, многие из них при всем желании не смогут влезть в свои прежние белые смокинги, — прошептала Катя, и они понимающе заулыбались.
Четыреста порций мяса молодого барашка (по два кусочка, залитых клейким соусом, в каждой тарелке), с нарезанной дольками свежей морковью и молодым отварным картофелем появились на столах. Катя, которая начала соблюдать здоровую диету еще до того, как это вошло в моду, знала, что лакомства, подаваемые в подобных местах, не полезны для здоровья. Дома, пока она распаривала лицо в ванной, мать, потворствуя ее желанию, приготовила диетический салат. Сейчас Катя почти ничего не ела, только размазала еду по тарелке. Лиз также, перенервничав за день, не могла есть.
