Ева Геллер - Потрясающий мужчина
— Пожалуй, я все-таки возьму блейзер. — И отправилась с ней назад к кабине.
Теперь она окончательно сочла меня за сумасшедшую.
— Блейзер уже лежит на контроле, — сказала она, — пройдите, пожалуйста, со мной.
Склонив голову, я встала у упаковочного столика возле кассы, пытаясь не видеть Анжелу и Мерседес. Продавщица сказала даме, которая как раз упаковывала динозавровый костюм Анжелы:
— Это покупательница с уцененным блейзером, упакуйте ей и плечики, она находит им применение. — Я лишь кивнула.
— Ах, так ведь это же… — воскликнула Анжела. Моего имени она не произнесла, будто забыла его.
— Ах да, эта… — протянула Мерседес, тоже демонстративно запамятовавшая мое имя.
— Привет, — сказала я, не узнавая свой собственный голос.
— Отдайте ей в придачу и мои плечики, — прогнусавила Анжела, — у нас дома только модельные, из чистого плексигласа.
— Мои, пожалуй, тоже, — не отставала от нее Мерседес. — Я пользуюсь исключительно плечиками из ценных лесных пород.
— Охотно, милые дамы, — сказала продавщица, отложила в сторону плечики и протянула ненаглядному чек. — Будьте любезны расписаться здесь.
Он с опаской взял чек и сунул его под нос Мерседес:
— Подпиши сама, я не желаю знать, во что ты мне обходишься. Расплата еще придет.
Мерседес, хихикая, подписала.
— Ах ты мой ненаглядный, — ласково заворковала она и вернула ему чек. Потом посмотрела на меня, жутко развеселившись: — Судя по твоему виду, ты все еще управляешь пылесосом.
Ее приятель громко заржал.
— Как любопытно, — неожиданно громко произнесла Таня, — только что мы стали свидетелями экономического преступления. Самого настоящего мошенничества с кредитной карточкой.
— Почему же? — ошарашенно спросила продавщица. — С чего вы взяли? Я проверила карточку, она не числится в украденных или арестованных.
— И тем не менее это был обман, — стояла на своем Таня, — и вы должны знать, почему. Если женщина подписывает чек по кредитной карточке мужчины, значит, подписывает явно не владелец карточки. Стало быть, это надувательство. Подделка документов.
Продавщица уязвленно посмотрела на кредитку.
— То, о чем вы говорите, мне, разумеется, известно, — высокомерно произнесла она. — Но поскольку на этой карточке стоит женское имя, я могу сделать вывод, что все в порядке.
С заговорщицкой улыбкой она спросила Мерседес:
— Ведь вы госпожа Мерседес Виндрих? Это же ваша карточка?
— Разумеется, — поджав губы, ответила Мерседес, а потом набросилась на Таню: — Как вы смеете обвинять меня в подлоге! Я заявлю на вас!
— Ах вот оно что! Вы отдали ему свою карточку для оплаты! Вы так ловко разыграли нам всю сцену, что я и вправду решила, что господин собирается оплатить ваши покупки. Даже удивилась.
Анжела прохрипела, как умирающий динозавр:
— Мне плохо. Я должна выйти на свежий воздух.
— Пошли, — подхватила Мерседес и взяла Анжелу под руку.
Ненаглядный мерзавец нес пакеты.
— Для того мы, мужчины, и существуем, — сказал он продавщице, хотя и довольно робко.
— Ждем вас за покупками в нашем магазине, — напутствовала продавщица всю троицу и проводила их до двери. Вернувшись к кассе, она ядовито спросила меня: — А как будете расплачиваться вы?
— Наличными. — Я могу себе позволить платить наличными, мне не надо содержать мужчину, подумала я. И сама удивилась, насколько безразличным мне стало мое прошлое. Несчастная Анжела! Отец запретил ей выходить замуж, хотя она беременна. Бедный Бенедикт тем более зависел от своего шефа. А уж Мерседес могла вызывать только жалость: Анжелу она не могла доить, наоборот, ей придется выложить все до последнего пфеннига, чтобы иметь право играть ее придворную даму. Но все это было мне абсолютно безразлично.
На улице Таня спросила меня, как я себя чувствую после этой знаменательной встречи.
— Лучше, чем раньше. — Это была правда.
— Я рада, — сказала Таня.
— А ты не боишься, что у твоего Детлефа будут неприятности с Анжелой из-за того, что ты так опозорила Мерседес?
Таня засмеялась:
— Нет, не боюсь. Детлефу нет нужды пресмыкаться перед Анжелой. Иначе у него были бы неприятности со мной. И перед шефом ему не нужно холуйствовать, для этого он слишком хорошо работает. — Таня взглянула на часы. — У меня сейчас встреча с ним, мы хотим пойти поужинать. Пойдешь с нами? Можешь удостовериться у Детлефа, что я сказала тебе правду.
— Нет, я лучше вернусь к… своей работе.
— Тогда желаю приятно провести вечер. Позвони мне, если мастер разрешит общественный просмотр своего творения. И передай привет Руфусу.
По пути домой я подумала, что было бы глупо покупать для праздника с Харальдом нарядные шмотки. Я ему нравлюсь такой, какая есть. К тому же я недавно прочла в одном журнале личное мнение Ива Сен-Лорана: «Женщине, чтобы быть красивой, нужны лишь три вещи: черная юбка, черный свитер и мужчина, который ее любит». У меня было все, что нужно.
Харальд встретил меня радостным смехом:
— Ну наконец-то ты пришла! Я тебя заждался, ты нужна мне для генеральной репетиции.
— Ты закончил? — Я разволновалась. Но потом увидела сама, что работа была не совсем закончена.
— В некоторых местах я должен завтра расставить акценты. А над креслами уберу синеву, тогда облака будут парить выше. Но сейчас я должен с тобой прорепетировать.
— Что мы будем репетировать?
— Погоди. Ты становишься сюда. — Он показал на место перед приемной стойкой. Принес с помоста магнитолу и поставил ее на пол. Потом пошел к машине, принес оттуда кассету и поставил ее. Однако слышно ничего не было.
Харальд подошел ко мне, слегка прижал к себе, взял мою левую руку, положил на свое плечо, взял правую, поднял ее и посмотрел мне в глаза. У меня закружилась голова.
— Когда… — спросила я, но тут грянула музыка.
Это был вальс «На прекрасном голубом Дунае» Иоганна Штрауса. Ух ты!
— Боюсь, я не умею танцевать ва…. — Харальд уже закружил меня, все вперед и вперед, легко прижимая к себе. Я еще успела вспомнить, как трудно было на уроках танцев обходить углы, а мы уже завершили первый круг. Потом я удивилась, что «Дунайский вальс» пели. Но в этом был весь Харальд, он выбрал не какую-нибудь оркестровку, а самый красивый «Дунайский вальс».
Звонкие, высокие мальчишеские голоса пели как попало, это было сплошное ликование. Харальд продолжал кружить меня. Я смотрела на него, а он — на свои облака.
Это было невыносимо безвкусно. В заляпанной краской одежде мы танцевали «Дунайский вальс». Не жизнь, а мечта. С Харальдом все превращалось в музыку.
