Это всё ты - Елена Тодорова
Хотела бы я описать место своего забытья как черную дыру. Но, увы, это не так. Мало того что в один миг я начинаю различать писк каких-то приборов, шум двигателя скорой, разговоры медиков… Меня мучают кошмарные видения.
Убегая от каких-то людей, испытываю ужасающий страх. Слышу их шаги, но ускориться не могу. Выбиваюсь из сил, когда вдруг проваливаюсь под лед. Сердцебиение ускоряется. Звон, вибрации, скрипучие шорохи… Одуряющая паника. Тело пронизывает холодом, будто иголками. Пытаясь выплыть, открываю глаза. Но вода такая мутная, что ничего не видно. Двигаюсь интуитивно. Гребу изо всех сил, а они стремительно покидают мой организм.
«Это ты об этом уголовнике???»
Глубоко. Здесь слишком глубоко.
«Я от тебя… Такого я от тебя не ожидал!»
Продолжаю сражаться со стихией, пока не бьюсь головой об лед.
А дальше что???
«Да что ты знаешь о любви, дочь?!»
Скребу «крышу» своего гроба ногтями.
«Юнька… Что ты творишь?»
Не сдаюсь. Долблюсь остервенело. Кричу, рассчитывая, что эта волна добавит мощности. Захлебываюсь на старте. Давлюсь солью.
«Узнаем насчет перевода. Будешь доучиваться в Полтаве у тети Тани!»
Нет! Нет! Нет!
«Тебе нужно думать о будущем! Потому что сломать себе жизнь можно в один момент…»
Ярость нарастает. Продолжаю бить кулаками лед.
«Я люблю тебя, Одуван… Люблю!»
Удар… К моим действиям словно чья-то сила добавляется. Вместе нам удается проломить путь. Выплываю. Содрогаясь от холода и остатков истерики, выбираюсь на снег. После него перебираю пальцами жухлую траву. Задыхаясь от необъяснимой вони, поднимаюсь на ноги. Позади тут же раздаются звуки множественных шагов. Страх заставляет броситься вперед. Не разбираю дороги. Из-за этого падаю. Что-то блестит, притягивая мой воспаленный взгляд. Тяжело дыша, разгребаю гнилые палки. Сжимаю ледяную рукоять раньше, чем соображаю, что за предмет нашла. Подрываюсь на ноги. Разворачиваюсь и резко выбрасываю нож в сторону несущегося на меня человека.
– Юнька… – мычит бабушка, выдувая кровавые пузыри.
В ужасе отдергиваю руку, но нож остается в ее сердце.
Ору так отчаянно, что, кажется, меня слышит весь мир. Взлетает этот возглас боли до небес.
Есть ли кому-нибудь дело? Помогите!
– Помогите… Помогите… Помогите… – почему-то в реальности мой крик слабый, беспомощный, жалкий.
Кто-то плачет рядом… Узнаю маму. Это проясняет сознание.
– Бабушка?.. – шепчу с неясными интонациями, пытаясь сфокусировать взгляд. – Где?..
Пусть это будет неправдой! Господи, пусть она будет жива!
– Ее больше нет, Ангел, – разрушает мои надежды мама.
Я хочу отреагировать. Но не получается. Что-то вводят внутривенно – по ползущему от иглы холоду ощущаю. Обмякаю, оставаясь в сознании.
Все, что я чувствую – сердце бьется где-то горле и беспощадно стучит в висках.
– Ее похитили и удерживали силой на протяжении двенадцати часов… Нам нужен полный осмотр…
Слышу эти фразы, а смысла не понимаю.
О ком речь?
– Поверхностные множественные травмы… Ссадины, кровоподтеки, гематомы… След на внутренней стороне бедра похож на укус… Девственная плева разорвана… Два рассечения по боковым областям… Края свежие, покрасневшие, отечные… Повреждены также мягкие ткани у входа во влагалище и на его стенках дальше…
– Господи… – стонет мама. – Это изнасилование, да?
– Я не могу дать такого заключения. Все, что скажу с уверенностью по тому, что вижу: произошло половое сношение с разрывом девственной плевы. Скорее всего, за ночь состоялось несколько половых актов. Из-за этого возможны подобные травматические последствия. Случилось ли это насильственным путем, или же по обоюдному согласию – расскажет девушка. А правовые органы в случае необходимости, с подключением ряда других специалистов, проведут расследование.
– По обоюдному согласию??? – возмущается мама. – Вы не в своем уме, простите? Я знаю свою дочь! Юния бы никогда на такое не согласилась! Он ее заставил!
Он? Заставил?
– Неправда, – сиплю безжизненным голосом.
Однако меня не слышат.
– Я понимаю, вы на взводе, – толкает женщина-медработник раздраженно.
Оглядывая кабинет, в котором нахожусь, впервые задумываюсь, как я, черт возьми, здесь оказалась? И как меня нашли родные? Это я сейчас без белья с раздвинутыми ногами? Почему так холодно? Как мама посмела влезть за ширму, где должен осматривать только врач?
– Конечно, я на взводе! Мою дочь похитили, издевались, насиловали…
– Мама, это неправда! – повторяю попытку.
Прихожу в ярость от того, что она думает о Яне.
Да, я не должна была… Я виновата! Очень сильно виновата! Но то, как видят эту ночь мои родные – перебор!
– Эту ночь не пережила моя мать, – продолжает митинговать. – Я сама не знаю, как справлюсь! Ведь этот ублюдок едва не угробил мою дочь! Бросил в кювете после аварии! Сбежал! Полиция до сих пор его ищет!
– Никто меня не бросал, – убеждаю, хотя сама не понимаю, что заставило Яна уехать. Просто знаю, что он бы меня не оставил. – Так совпало…
Врач молча собирает какой-то материал внутри меня и с выражением полного безразличия размазывает этот полупрозрачный секрет по небольшим стеклышкам. Мама же, едва взглянув мне в глаза, продолжает распыляться.
Сейчас особенно сильно ранит то, что она игнорирует меня, мои слова, мои чувства! Так и не поняла, что я выросла! Что я личность!
Но у меня не осталось ресурса, чтобы спорить. Я очень устала. Проще оградиться, не слушать… Сделать вид, что не здесь.
Засыпаю, как только оказываемся в палате. Проваливаюсь в новые тревожные сновидения. Я их заслужила, конечно… Мама плачет без остановок. И непрерывно гладит меня по волосам, щекам, плечам и рукам. Эгоистично принимаю эти ласки, как утешение. Хоть и понимаю, что не заслуживаю… Из-за меня умерла бабушка. Из-за меня маме так плохо. Из-за меня случилась авария – Ян ведь остановился, чтобы поговорить со мной. Из-за меня сейчас говорят все эти страшные вещи: похитил, измывался, насиловал, сбежал… Господи, зачем я просила его лишить меня девственности? Как теперь донести до всех, что во всем произошедшем только моя вина?
В реальности ведь о таком рассказывать стыдно.
– Я знаю свою дочь. Она бы не согласилась, – долбит мама уже перед следователем.
А я и голову поднять стесняюсь. Растираю ладони, скребу запястья ногтями, незаметно раздираю.
– Погоди, Лера. Я должен услышать пострадавшую, – тормозит опер холодным и суровым тоном. Почему у них у всех такие безразличные голоса? И это еще какой-то мамин знакомый. – Юния, ответь, пожалуйста, на мои вопросы.
И глаза… Почему у этих взрослых такие пустые глаза? Мне приходится в них смотреть. А я не
