Любовница. По осколкам чувств - Даша Коэн
Обесценил. Опустил ниже плинтуса. Указал мне на моё истинное место — место любовницы и бесправной подстилки. Насмехался, на полном серьёзе ожидая, что я соглашусь быть на вторых ролях. И ни капли не сомневался, что я сама прибегу к нему через время, умоляя хотя бы о толике внимания.
Никогда! Я лучше землю буду жрать, чем прогнусь под весь этот позор.
Да, мне тогда, смотрящей ему вслед, хотелось лечь и сдохнуть. Но мир жесток и полон дерьма, так что мне пришлось смириться с реальным положением дел, а затем уползти в свою нору, накрыться одеялом с головой и выть. Выть навзрыд, сходить с ума от тоски, боли и обиды, но пройти все круги ада с честью и в одиночку, напрочь игнорируя расспросы старушек. И только верный Мяус, чувствуя мою агонию, сворачивался рядом в клубок и, громко тарахтел, безмолвно даря мне свою кошачью поддержку.
На работу не могла ходить неделю. Вообще всё застопорилось — ни есть, ни спать, ни соображать. Ни дышать! Мозг просто разложился в бесформенную массу, неспособную думать трезво. А я сама превратилась в один зудящий нерв, которому нон-стопом было мучительно больно. И каждый день мне казалось, что хуже уже быть не может.
Но наступал новый день — и агония не просто продолжалась, а усиливалась в геометрической прогрессии. И единственное, что я могла делать в то страшное для меня время — это лежать, смотреть в одну точку и плакать. На большее я была просто неспособна.
Даже тупо отрубиться от болевого шока, и то не получалось.
Где-то посреди этого ужаса мозги неотступно бомбардировала паника, потому что казалось, что я настолько сильно полюбила Шахова, что никогда не смогу пережить наше расставание, а яд предательства будет вечно разъедать меня снова и снова. Облегчение приносило лишь спасительная ненависть.
И только она одна помогла мне выкарабкаться из того персонального чистилища, в котором я оказалась заперта по вине предателя. Я могла и жизнь за него отдать, а он вонзил мне нож в спину…
Самостоятельно встать с постели я смогла лишь через неделю после нашего разрыва. Дошла до душа и взглянула на себя в зеркало. Почти потеряла сознание оттого, что увидела труп. Ходящий, высохший, осунувшийся. Затем встала на весы и похолодела от шока — я критически похудела, став похожей на скелет, обтянутый кожей.
Вот во что меня превратила грёбаная любовь.
И я поставила себе за цель выкорчевать её из своего сердца навсегда. С диким скрипом, но вернулась на работу. Заставила себя есть. И спать.
А ещё я пресекала любые попытки престарелых сестричек заговорить за мной про Шахова. Его имя было теперь под грифом «секретно». Неназываемый! И только в мыслях я разрешала себе изредка воскрешать образ прекрасного, но жестокого красавца. Чуть заглушить вой скучающего сердца. Прореветься. И жить дальше.
Монотонно. Бесцветно. Но жить. И плевать на то, что эта жизнь походила теперь на безрадостное существование. Я верила, что справлюсь. Однажды…
Три недели прошло. Двадцать один день. Пятьсот четыре часа без Него. Устойчивая ремиссия к яду любви уже маячила на горизонте. Я почти ухватила её за хвост. Почти научилась дышать полными лёгкими, а не жалобно хрипеть, задыхаясь от безнадёги.
А потом голос Данилы Шахова снова ворвался в мой разрушенный до основания мир. Ворвался и ещё раз меня убил. Честно? Я до сих пор не понимаю, зачем он приезжал. Сказать, что не может развестись? Ну так я не дура, поняла уже. Или он действительно рассчитывал на то, что я настолько помешалась от тоски, что кинусь ему в ноги и стану целовать его начищенные до блеска ботинки, в слепой надежде, что мы снова будем вместе?
Наверное, да. А зачем ещё он тогда говорил мне, что скучает, что не может забыть, что хочет будущего со мной. Видимо, женщины в его мире клюют на эту псевдоромантическую ахинею, а затем слепо идут за ним в рабство, пока он не наиграется и не пресытится ими. Верят, глупые, что однажды, он выберет её, и избранная хапнет толику пресловутого женского счастья, где есть настоящая семья, ребёнок, рождённый в браке, совместный отдых — всё как у всех.
А дальше? Очередной пинок под зад.
И только тогда, пережив ещё одну маленькую смерть, винтики в голове становятся на свои места и приходит осознание, что лучше быть одной, чем вместе вот с таким вот «мужчиной», для которого деньги важнее людей.
Ну так вот — я не такая. И менять свою гордость на жалкие подачки не собираюсь.
Точка!
— Уходите, а то милицию вызову! — кричит Мария Марковна надоедливому курьеру через дверь и только тогда наступает блаженная тишина.
Но это ненадолго. И мы обе прекрасно это понимаем. Наступит завтра — и очередной букет будут пытаться всучить мне под благовидным предлогом извиниться.
В задницу его извинения! Мне они не нужны. Ни тогда, когда он осознанно жёг мой дом, не оставляя мне выбора. Ни тогда, когда врал мне, что вот-вот разведётся. Ни тогда, когда он месяц назад навалил мне в душу тонну отборного дерьма.
На хрен Шахова!
— Опять ты ничего не кушаешь? — проходит на кухню Мария Марковна и с жалостью смотрит на меня.
— Я не голодна, — и дальше безбожно вру, — после работы зашли в кафе с коллегами и перекусили.
— Ой, и не стыдно тебе мне зубы заговаривать?
Не стыдно. Я и еда — в последнее время вещи трудно совместимые.
— Мария Марковна, вы сядьте, пожалуйста. Мне вам нужно сказать кое-что важное.
— Да уж видела я твои собранные сумки, — обиженно поджимает губы старушка.
— Спасибо вам за всё! — накрываю я её морщинистые руки и с благодарностью заглядываю в голубые, полные грусти, глаза.
— Из-за него съезжаешь? — кивает на дверь, имея в виду атаки Шахова своими цветочными подношениями.
— И да, и нет. Но мне, правда, пора пробовать жить самостоятельно. Я сняла квартиру. Это маленькая студия всего в пяти станциях отсюда. Светлая, чистая, на двадцать пятом этаже, с видом на огромный парк.
— В гости хоть позовёшь? — почти хнычет старушка.
— Обязательно, — киваю я и на этом снова закрываю тему, только внутри себя позволяя бесконечно вариться в адовом котле. Визжать.
