Анна Джейн - Мой идеальный смерч
За светловолосым Гоблином, взирающим на нас большими голубыми глазами, высилась элегантная фигура Никиты. Кажется, ему одному не было холодно. Он внимательно глядел на нас, изучающее. Знаете, с каким живым любопытством смотрят дети на пойманных в баночку бабочек с цветным крылышками?
— Понимаю? — Переспросил он.
— Она меня дико заводит, — приложив ладонь ко рту, вполголоса сообщил ему Дэнни. — А я — ее.
Никита засмеялся.
— Думаю, я тебя понимаю, Дэн. — Чуть хрипловатым голосом отозвался парень моей мечты, которого просто-напросто отобрали у меня загребущие когтистые лапы зеленокожего монстра. — Отлично понимаю.
Вновь белой вспышкой сверкнула молния — где-то прямо над нашими головами. Ветер стал еще яростнее, поднял пыль, и она полупрозрачным вихрем взметнулась с дороги ввысь, как будто бы огородив меня от Кларского и Ольги, отстоящей напротив нас. Сквозь пелену пыли фигуры девушки и парня показались мне несколько другими, а черты лица исказились, словно они находились в другой реальности.
Капель начало падать все больше и больше, и все они были очень тяжелыми, но теплыми.
Кажется, этот момент я с невероятной четкостью осознала, что Никита — человек, который стал отдаляться от меня. Он — мое прошлое. Печальное или веселое, доброе или злое, нужное или ненужное, но он, действительно, лишь прошлое.
Я почувствовала себя так, словно сижу в поезде, который медленно отправляется от перона, оставляя на нем неподвижно стоящих Ника и Олю. Они все отдалялись и отдалялись от меня, а вот Смерчинский никуда из поезда не девался. Мало того, он вдруг стал его машинистом, нет, даже начальником поезда, который забрел в мое купе поболтать.
Что бы ни было у меня в будущем, я всегда с благодарностью буду вспоминать свою первую любовь, оставшуюся позади, и то, что я чувствовала, глядя на Никиту все долгие, но веселые три года. Буду помнить все: то, как боялась пойти к нему и заговорить с ним, и то, как мечтала о нем, и то, как фотографировала его, прячась и хмелея от собственной смелости, и то, как мысленно разговаривала с ним перед сном.
Услужливые мысли-головастики торжественно поклонились мне и открыли занавес театра памяти, в котором я отчетливо увидела себя, торчащую в собственном окошке и глядящую на белоснежные новогодние сугробы, освещаемые вспышками многочисленных праздничных фейерверков и салютов. Только что отбили куранты положенные 12 раз, и мне приспичило высунуть голову на холод, так, что на волосы стал падать легкий снежок.
— Я не знаю, любит ли он меня или нет, но пусть у него все будет хорошо, — улыбаясь, прошептала я в тот раз, и мои слова, превратившись в пар, растворились в морозе. — Ладно? Никит, пусть у тебя все будет так, как ты захочешь. Эй, воздух, донеси эти слова до Кларского Ника. Пусть знает и обратит на меня внимание! — И улыбнулась, потому что именно в этот момент во дворе компания молодчиков, бесшабашных и пьяных, запустила в воздух пару ракетниц, одна из которых чудом не залетела в гостеприимно распахнутое окно нашей соседки тети Веры. Ох, ну и орала же она… как будто бы ей это ракетницей по мозгам настучали! А я и Федька, слушая препирательства соседки с молодчиками, загибались от смеха около окошка.
Снег все падал и падал, и я была уверена, что он в тандеме с прохладным воздухом донесет до глупого Кларского мои слова.
Я не разу не плакала из-за того, что моя любовь была безответной. Потому что я никогда не считала это несчастьем и горем. Никто не заслуживает рыдать из-за любви. Из-за нее можно только радоваться и смеяться. Честно!
Морозный новогодний пар стал олицетворение начала моих чувств, по-детски наивных и немного нелепых, но все же приятных. А майская предгрозовая пыль оказалась пеплом воспоминания и унеслась вслед за грозным ветром куда-то высоко. Наверное, знакомиться с частичками того самого пара.
Все лишь несколько секунд ушло у меня на понимание всей этой странноватой ситуации. Меня покидало что-то большое и привычное, и мне было невероятно трудно отпускать это, но я четко осознавала, что этот процесс уже решенный — в мою пользу.
— Постарайся, чтобы все выглядело по-настоящему, — вновь шепнул Дэн мне на ухо, и его голос был чуть напряженным. И, прежде, чем я успела что-то сказать или сделать, он сотворил одну изумительную, как по ощущениям, так и по глупости, вещь. Не знаю зачем, но Дэн — настоящий идиот, не нашел ничего лучше, чем коснуться моих губ своими. Я растерялась.
На мгновение он отстранился, посмотрел на меня оценивающе, потом обеими руками взял меня за лицо и вновь очень смело, правда, по-подростковому осторожно поцеловал мои полураскрытые от изумления губы. Выглядел он при этом, как бесстрашный исследователь джунглей. А я, наверное, как дикарь из племени каннибалов Зеленая Турумба, которому впервые показывали такое чудо техники, как зажигалка.
"Смертник", — сказали облизнувшиеся мысли, точа ножи, косы и готовя бензопилы.
Это точно! Не знаю уж, что меня дернуло, но я очень не хотела теряться и укусила зарвавшегося Смерча за губу. Наверное, с этого все и началось. Потому что укусила я этого засранца больно.
— Ты играешь так, да? — прошептал Дэн, сузил глаза и вдруг начал целовать меня с таким напором, которого я от него никак не ожидала. Даже сопротивляться нехорошо, когда тебя так настойчиво и с таким нажимом целуют, как будто бы бросают вызов. А если мне бросают вызов, я просто обязана отвечать! Еще с большим напором.
Долгожданный дождь хлынул неожиданно, так, как будто бы решил враз намочить всю сухую землю. Ветер стал еще яростнее: трепал одежду, волосы, царапал кожу, но мы дружно решили не обращать на это внимания.
Кажется, целовались мы безрассудно и даже яростно, забыв, что мы всего лишь хотели сохранить конспирацию перед "объектами". Поцелуй был похож на нешуточную борьбу двух дорвавшихся друг до друга идиотов, каждый из которых желал усыпить бдительность другого. Зато тут же пропало ощущение прохлады, и стало очень тепло, а чуть позже даже жарко.
— Ты решила меня приручить, Чип? — через пару минут, в перерыве, тихо спросил Дэн, заставив меня радостно кивнуть, а потом все продолжилось с точно таким же напором, в который теперь смешался с волнами восторга и желанием так крепко обнять мерзкого Смерча, чтобы сломать ему все ребра. Ребра ему сломать не получилось, но вот крепко обнимать — очень даже, например, все за те же плечи, и куда-то вместе с этим падать, падать, падать…
Моя голова никогда в жизни так не кружилась. Мне и, правда, казалось, что я — личная фея Дениса, клубничная, кокосовая, апельсиновая — неважно какая. Просто фея! И просто обязана быть рядом и делать его счастливей.
