Ольга Кентон - Девушка из дома на набережной
Даже те моменты близости, которые были между ними, не успокоили Юлю, а скорее посеяли подозрение, что Костя стремится избавиться от неё. Подтверждением стал рассказ Даниила об их споре.
Юля не знала, как найти выход из той ситуации, в которой очутилась. Ей казалось, что кто-то столкнул её в пропасть, откуда нельзя выбраться. И тут она поняла, что встреча со Штейном не была спасательным кругом, как ей показалось сначала. Сейчас Штейн представлялся стоящим на вершине этой скалы. Наблюдая, как она падает, он ещё бросал камни ей вслед и радовался, если попадал в цель.
Медленно поднявшись, Юля подошла к бару, взяла бутылку красного вина, бокал и поставила их на кофейный столик рядом с диваном. Пить не хотелось, но она заставила себя, надеясь погрузиться в состояние опьянения и забыться. Первый бокал она выпила залпом, словно не замечая вкуса вина. Потом налила второй, сделала несколько глотков. Вначале ей понравилось послевкусие, оставляющее на кончике языка аромат вишни. Она продолжила пить, и вскоре наслаждение от вина исчезло, осталось только одно желание – поскорее выпить эту бутылку, чтобы алкоголь начал действовать.
Отпивая из бокала, Юля машинально опустила руку в карман и, словно забытую вещь, нащупала коробку снотворного. Услышав, как щелкнул дверной замок, она быстро вынула руку из кармана и повернула голову к окну, как будто она наблюдала за происходящим на улице. Юля прислушалась к шагам, ожидая появления Лёвы. Но привычного шума, сопения и ворчания не было.
Через мгновение появилась Марфа, их домработница, крупная, приятной внешности брюнетка. У Марфы были сильные полные руки с большими пальцами, некрасивые ноги со слишком толстыми щиколотками и венозными икрами. Но смуглое лицо её было привлекательным, хотя и рано стареющим: большие карие глаза с длинными ресницами и глубокими морщинами вокруг, густые смолистые брови, чуть полноватые светло-розовые губы, а самое главное – длинные, иссиня-чёрные волосы, всегда собранные в тяжёлый большой пучок, аккуратно заколотый невидимыми шпильками. Юле они казались ненатуральными – настолько непривычно было видеть эти волосы, блестящие и густые. Марфа всегда была спокойна. Приходила, здоровалась и сразу же принималась за свои обязанности. С Юлей разговаривала редко, спрашивая её только по мере необходимости, нужно ли приготовить что-то особенное для Льва Арьевича или достаточно простого ужина. Но, несмотря на эту кротость и вежливость, Юля чувствовала, что Марфа презирает её и, может быть, даже ненавидит. И не понимала, почему.
Наблюдая, как Марфа принялась протирать тряпкой столы, стулья и подоконник, Юля решилась с ней заговорить. Ей захотелось узнать больше об этой женщине.
– Тяжело вам, Марфа?
– А? – откликнулась Марфа, продолжая вытирать и без того чистый подоконник. – Тяжело? Жара-то какая – конечно, тяжело. Пока всё уберёшь, вся вспотеешь. Вчера такой ливень был, а сегодня вон как, опять солнце.
– Нет, я говорю о вообще… Как вам живётся?
– А вам-то что?
– А вы давно работаете у Лёвы?
– Почти пятнадцать лет.
– Пятнадцать лет? – удивилась Юля. – И никогда не хотелось уйти от него, поменять работу, свою жизнь?
Марфа перестала возиться и посмотрела на Юлю. В её взгляде сквозили одновременно презрение и жалость.
– А вам не хочется?
– Хочется, – кивнула Юля. – Только вы, наверное, меня не поймёте. Думаете, что мне ещё нужно: живу в шикарной квартире, одежда есть, машина, работа.
– И даже молодой любовник, – с упрёком сказала Марфа.
– Вы тоже прочли эту статью или Лёва вам её подсунул? – спросила Юля.
– С чего это он будет мне подсовывать? – Марфа обозлилась. – Сама купила и прочла. И не стыдно вам?
– Мне стыдно? За что? – возмутилась Юля. – Вы же ничего не знаете.
– Как не знаю? Живёте с Лёвой, а сами за его спиной гуляете с другим.
– А как будто он не гуляет, как будто он святой.
– Не святой, но ведь он столько вам сделал. Вот все так к нему: сначала на шею вешаются, канючат у него то денег, то машину, а потом сами же обвиняют во всём, бросают. Нет чтобы спасибо сказать да в ножки поклониться, что в свет вывел, не бросил.
– Вы защищаете его так, как будто вы не его домработница, а жена, – произнесла Юля, отвернувшись к окну, и отпила вина.
– А я и есть его бывшая жена, – со злостью сказала Марфа.
– Что? – Юля повернулась и уставилась на домработницу. – Вы были женаты, и ты… – Юля не знала, что сказать. – И вы… вы у него работаете прислугой?
– Уж лучше быть прислугой у него, чем совсем без него. Он согласился. – Марфа присела на стул, её сильные полные плечи задрожали, тряпка выпала из рук. Но она быстро совладала с собой и вытерла навернувшиеся слёзы. – Ничего. Вас, шалав, видеть противно, но он же всё равно здесь, никуда не уходит.
«Странная какая любовь, – подумала Юля. – И за что, и как она может любить его? Что в нём такого, что удерживает её рядом с ним? Ведь здесь не в деньгах дело. А в чём тогда?»
Марфа встала и снова принялась убираться. Юлины мысли вернулись на прежний круг, но сейчас ей стало ещё мучительней от осознания, что она обречена провести жизнь с Лёвой, без любимого человека. Юля не понимала, как Штейн может быть таким жестоким, таким изобретательным, отравляя жизнь людей, которые его окружали.
«Нет, нет, – повторяла про себя Юля. – Этому нужно положить конец. Если не с Костей, то и не с ним! Ну почему же он не хочет отпустить меня? Что за злоба живёт в этом человеке? Такое ощущение, что внутри у него растёт дерево, обматывая корнями все его внутренности, а в этих корнях – горький яд, отравляющий не только его, но и всё, к чему он прикасается. Почему ему так нужно, чтобы всем вокруг было больно? Ведь он никогда и никого не сделал счастливым. Все его хорошие поступки – лишь притворство, первый шаг, чтобы заманить жертву. – Юля посмотрела в окно. – Боже, какой дождь скоро начнётся – наверное, ужасный ливень… Вот он и смоет всю эту грязь и низость, ничего не останется… Нет, останется Москва, которая как губка вместе с дождём впитывает человеческую боль и злость, и счастье, и слёзы, и все пороки. Здесь слишком душно, грязно, противно… Ведь я не люблю его и никогда не любила, а ещё немного – и я буду ненавидеть его, желать ему смерти. А я не хочу этого. Каким бы он не был, я не желаю ему смерти. И даже если не будет Лёвы, на смену ему придёт другой. Такие, как Штейн, будут существовать всегда… Люди куда-то бегут… Куда они бегут? Словно в погоне – и не за счастьем, а за деньгами и славой. Такое ощущение, что где-то там, в конце пути стоит Лёва, держит сигару и отпихивает всех ногами… Нужно… Я не хочу тут больше находиться, не хочу видеть его, быть объектом его хитроумных выходок. И эта женщина… Боже мой, все мучаются. А я не хочу больше мучиться».
