Барбара Брэдфорд - Голос сердца. Книга вторая
— Ты так много знаешь из истории!
— Если ты помнишь, я все-таки учился в Оксфорде. А потом Бог наградил меня фотографической памятью. Пошли походим, — сказал Ник, беря ее под руку. Он многое еще порассказал ей о Фрагонаре, мадам Дюбарри и Людовике XV, отвечая на ее вопросы тепло и сердечно. Катарин поразило полное отсутствие неловкости между ними. Неожиданно Ник перешел от беседы на общие темы к вопросам, касавшимся их лично.
— Наша встреча здесь — не случайность. Немного раньше я говорил о тебе с Эстел. Я позвонил ей потому, что разыскивал тебя, и она мне сказала, что ты направилась сюда.
— Ох!
— Сегодня тебе также пыталась дозвониться Франческа, но твой телефон был занят, а ей надо было бежать из дома, чтобы успеть приобрести картину Лауренсин, а потом лететь в Виргинию. Она думает созвониться с тобой в начале следующей недели, когда вернется.
— Рада это слышать. — Слегка поколебавшись, Катарин промолвила: — Все эти годы меня угнетало чудовищное чувство вины перед Франки. Она бросила мне тогда тяжелое обвинение, сказав, что я сломала ее жизнь. Теперь у нее все хорошо, не так ли? Она счастлива?
Ник криво усмехнулся.
— Не люблю этого слова. Оно — совершенно бессмысленно. Что такое счастье? — Он пожал плечами. — Но я убежден, что она живет счастливее большинства людей на этом свете. У нее прекрасная семья, Гаррисон — отличный малый. Но порой она сожалеет о прошлом. Франки считает, что у нее осталось с тобой незаконченное дело.
— Боюсь, что я не совсем тебя понимаю…
— Она убеждена, что несправедливо обвинила тебя под влиянием минутного порыва, заставив тебя много страдать, франки сказала мне сегодня, что, по ее мнению, никто не способен сломать чужую жизнь, что каждый человек сам, и только он один, отвечает за собственную судьбу. Она еще сказала, что только она сама виновата в том, что не доверяла человеку, которого любила, оттолкнула его от себя, не выслушав. Франческа принимает на себя ответственность за то, как сложилась ее жизнь, и мне кажется, она хочет, чтобы ты это знала, Катарин. Как я понял, ее тревожит, что она не сумела все это тебе высказать, объяснить. Она просила меня постараться убедить тебя в этом, если мы встретимся, передать, что она не таит зла на тебя. Теперь ты поняла, не так ли?
— Да. — Снова немного поколебавшись, Катарин спросила: — А ты сам? Я хотела спросить, держишь на меня зло?
— Возможно, что нет. — Глубокая морщина, перерезавшая лоб Ника между бровями, стала еще глубже. — Прошлой ночью я понял, что больше не ненавижу тебя. — Он тяжело вздохнул. — Ненависть — отвратительное чувство, такое же, как жажда мести. Она разъедает душу и мысли. Любые человеческие отношения всегда основываются на некой негласном договоре, на соглашении между людьми. Никогда не бывает виновной только одна сторона. Как это ни печально признавать, ни один из нас не без изъяна, у каждого свои недостатки, которые он, как клеймо, несет на себе всю свою жизнь.
— Да, у всех свои слабости. Но именно несовершенство делает нас человечнее. Всю прошлую ночь я думала о тебе, гадала, действительно ли ты простил меня. Простил искренне, от всего сердца, а не сказал просто так…
Ее голос оборвался.
— Разве у тебя есть примеры того, чтобы я говорил одно, а думал другое?
Теперь они больше не смотрели на картины. Они не отрывали глаз друг от друга.
Ник, глядя на обращенное к нему тонкое бледное лицо Катарин, думал о том, что время почти не тронуло его. И все же ее лицо стало иным, безмятежным, каким-то неземным. И совершенно другими, ясными и мудрыми, стали ее глаза. «Они и впрямь у нее бирюзовые, — думал Ник, — не синие и не зеленые, а какая-то невероятная смесь этих двух цветов». Эти глаза ослепляли, и Ник, к немалому своему удивлению, вдруг почувствовал знакомое возбуждение в крови, постепенно перераставшее в столь же знакомое ему затрудненное дыхание, ожидание и нетерпение. Он буквально приник к ней глазами.
Со своей стороны Катарин сразу отметила морщины, избороздившие его худое умное лицо и лучиками собравшиеся в углах глаз, придавая им усталое выражение. Глубокие складки, обрамлявшие его рот, делали лицо строгим и неуступчивым, многочисленные серебряные нити подернули его светлые волосы. Все мальчишеское в его лице исчезло, уступив место строгости и властности, но в этом лице не было одного — жестокости, в этом Катарин была убеждена. И хотя прожитые годы наложили на него свой отпечаток, ему никак нельзя было дать его пятидесяти одного года. Катарин неотрывно глядела на Ника точно так же, как он на нее, внимательно изучая его лицо и стараясь угадать его к себе отношение. Она ощутила, как теплая волна окатила ее, и душа ее устремилась к нему навстречу.
От Ника не укрылся чуть заметный, такой знакомый блеск в ее сияющих глазах. К нему снова вернулось прежнее инстинктивное понимание ее психологии, ее душевного состояния. Он шагнул к ней и схватил ее руку, подивившись ее ледяной холодности.
— Ты хочешь, чтобы я повторил это снова, Кэт? — пробормотал он, впервые называя ее уменьшительным именем.
Она молча кивнула.
— Я прощаю тебя, говорю это тебе искренне и от всего сердца.
— Спасибо, Никки.
Они, словно зачарованные, стояли посреди зала, не обращая внимания на обтекавший их людской поток, отгородившись стеной переполнявших их чувств от всего остального мира. Это краткое мгновение показалось Катарин вечностью. Наконец Ник отпустил ее руку и увлек за собой к выходу.
— Пошли отсюда, — сказал он, и, не обменявшись больше ни единым словом, они покинули галерею Фрика. Ник повел Катарин вниз по Пятой авеню. В полном молчании они прошли семь кварталов. Внезапно Ник остановился, взглянул с высоты своего роста вниз на Катарин и рассмеялся.
— Куда мы идем?
— Я не знаю, думала, что ты ведешь меня.
Они стояли на углу Пятой авеню и Шестьдесят третьей улицы. Ник огляделся по сторонам и заметил в отдалении зеленоватую стеклянную башню отеля «Плаза».
— Ты, бывало, любила пить чай вон в той норке, — пошутил Ник. — Может, зайдем?
— С удовольствием, Никки.
Пока они шли по Пятой авеню в сторону Пятьдесят седьмой улицы, Ник задавался вопросом, зачем ему это нужно? Чтобы нажить себе новые неприятности? Будто ему не хватало старых. Его личная жизнь и так уже — сплошные огорчения, без Катарин Темпест, а эта встреча наедине только добавит осложнений. Но, с другой стороны. Ник, подобно Франческе, ощущал какую-то недоговоренность, недосказанность между собой и Катарин. У него к ней имелось множество вопросов, мучивших его многие годы, и лишь одна Катарин могла дать на них ответ. И в ней было нечто, глубоко тронувшее Ника, когда они были еще у Фрика, привлекавшее его к ней. Когда они с Франческой в понедельник распрощались с нею в отеле «Карлайл», они оба отметили необычное спокойствие Катарин, рационалистичность ее поведения. Обрела ли она действительно психическую устойчивость? А если — да, то как ей это удалось? Что с ней произошло, что заставило ее так перемениться? Ему страстно хотелось докопаться до истинных причин перемен в Катарин и получить тем самым ответы на некоторые, касающиеся его самого, вопросы.
