Ирина Степановская - Экзотические птицы
«Что же делать? — думала она. — Тех, кто глотает эту гадость сейчас, уже не излечишь. Но ради будущих поколений стоит пойти на сиюминутные жертвы…» Эту мысль тоже высказал ей Саша Дорн.
— Я готова сделать для него все! — шептала она. — Счастлива буду сделать, что бы ни попросил! — И она с замиранием сердца думала, как ей повезло, что такой человек, без сомнения, будущий великий ученый, может быть, даже нобелевский лауреат, обратил на нее внимание.
«Потому что я тоже не такая, как все! — думала она.
Просто я не нашла раньше в жизни свою дорогу, а он нашел. Но теперь дорога есть и у меня — идти за ним, помогая ему, поддерживая его!»
Честно говоря, Саша Дорн очень удивился бы, каким-то образом узнав Олины мысли. Может быть, он даже перестал бы тогда ее приглашать к себе. Но Оля, будучи от природы застенчивой, вслух никаких подобных восторженных высказываний не делала. И Саша даже не мог представить, что в ее лице нашел не только близкого друга, но и верную женщину. Как женщина Оля вообще совершенно ему была не нужна, потому что нисколько физически не привлекала.
А привлекала Сашу Олина подружка. Подружка успевала все и поэтому крутила романы одновременно и с Володькой, и с Сашей, который привлек ее, так же, как, впрочем, и Олю, своей затаенной страстностью и неординарностью. Долговязый дружок был слюнявым теленком по сравнению с Сашей. Ларисе же хотелось чего-нибудь поострее и поинтеллектуальнее, потому что умственное развитие ее долговязого друга мало чем отличалось от интеллекта варана Кеши. Олю Лариса жалела, поэтому не смеялась над ней и о своих романах не рассказывала. Ослепленная же своей любовью Оля даже в принципе не могла представить такого коварства с ее стороны. Поэтому она делилась с подругой своими чувствами и спрашивала совета. Многоопытная Лариса использовала это в своих благородных целях. Она не приходила к Дорну в те дни, когда туда собиралась Оля. Причем Оля долго колебалась и мучилась перед каждым визитом, спрашивая Ларису, прилично ли приходить в гости к молодому человеку без приглашения да еще с ворохом вкусной еды.
Она же приезжала к Дорну запросто, проводила в постели с ним пару часов, жадно поедала остатки принесенных Олей деликатесов, на прощание дымила сигаретой в мордочку варану Кеше и хохотала, наблюдая за тем, как он прячется за деревом от табачного дыма. Потом исчезала. Куда она исчезала, в известность подружка никого никогда не ставила. И только слушая Олю, про себя качала головой и думала: «Это ж надо неопытной девчонке так влипнуть!» Пару раз, после особенно восторженных заявлений Оли о том, какой замечательный и необыкновенный ее избранник, она еле сдержалась, чтобы не резануть ей правду-матку в глаза. До того ей стало противно выслушивать, что Саша, бедный, голодает, чтобы заработать деньги на свои опыты; какой он целеустремленный — проводит все время за книгами; какой он застенчивый — ни разу даже ее еще не поцеловал.
— А ты уверена, что он действительно все время проводит за книгами? — пыталась как-то деликатно навести ее на правильные мысли Лариса.
— Ну как же, когда ни приду, он все читает! И говорит, что ему даже некогда позвонить! — наивно отвечала ей Оля.
— Да они все так говорят, когда звонить не хотят! — попробовала Лариса раскрыть Оле глаза.
— Ну что ты! Он выше этого банального вранья! — возмущалась Оля. — Да и зачем ему мне врать? Если бы ты только слышала, как мы с ним разговариваем! У меня никогда в жизни не было такого интересного собеседника!
«А если бы ты только видела, как мы замечательно проводим время в постели! — хотела добавить Лариса, но осеклась. — Лучше смолчу, — подумала она. — А то еще возьмет да повесится с горя!»
Саша Дорн тоже был заинтересован в общении с Ларисой. До ее неожиданного прихода на следующий день после вечеринки, когда он и помыслить не мог, что она окажется в дверях его квартиры, а через пару минут уже на его диване, его общение с девушками носило, если так можно сказать, скорее принципиальный характер. Если он ставил себе целью покорить какую-нибудь девушку, это означало одно: она должна была оказаться в его постели. Как, каким способом, зачем — было не важно. Ему важен был факт. Доказательство, что и он не хуже других. На это уходила вся его энергия. Естественно, что и отношения оставляли желать лучшего. Редко какая особа после так называемого покорения еще раз появлялась у него в квартире, но ему было все равно. Был важен свершившийся факт. На Олину подружку же он энергии не потратил. Она пришла, естественная и бурная, как ураган, как метель, как солнечное затмение, и он с ней впервые почувствовал, что ему не надо ежеминутно доказывать свою физическую состоятельность. Она приходила и уходила, легкая и свободная, далекая, несмотря на почти ежедневную близость, почти не разговаривая с ним и не требуя ничего, и у него после ее посещений оставалось чувство, будто он побывал в соленых и теплых волнах Мирового океана.
Зачем Дорн общался с Олей, он и сам не знал. Дорн никогда не звонил Оле первым, но когда она, набравшись храбрости, приходила, он ей ласково улыбался.
Он старался не посвящать ее в свои материальные трудности, но когда однажды она купила ему два десятка лабораторных крыс и корм для рыбок, он с радостью принял подарок. С таким же удовольствием он принимал вкусные бутерброды и сладости, с которыми они в его закутке для опытов пили чай.
Он никуда ее не приглашал, да, впрочем, и сам редко выходил из дома, только по делам. Ему было нескучно в его квартирке. Он замечал, что и ей никогда не бывает скучно с ним. Они действительно разговаривали часами. Причем ему казалось, что разговаривали, а на самом деле говорил только он, а она слушала, не спуская с него восхищенных глаз.
У него ни разу не возникло по отношению к ней сексуального желания, но это казалось ему неудобным, поэтому при ней он критиковал современную свободу нравов, а сам про себя мечтал, чтобы скорее явилась на смену Оле ее подружка. Оля же, сидя на неудобном стульчике возле стола, таяла от любви к нему и старалась не пропустить ни одного слова. Между тем как-то само собой ей мечталось, чтобы он перестал говорить и скорее ее обнял. Вот тогда бы она и сказала ему, что ради него она готова на все на свете, что ничего не боится, что может ему все отдать. При этом она совсем не имела в виду отношения на диване — эти отношения казались ей такой мелочью по сравнению со всем миром, который она не задумываясь бросила бы к его ногам, что о них даже не стоило говорить. Если бы он сказал ей, что она должна соединиться с ним в подвале, на лестнице, на Красной площади — она сделала бы это тотчас, не раздумывая и не колеблясь, с радостью и восторгом.
