Татьяна Успенская - Украли солнце

Отдельные фразы Григория, Апостола, матери, Любима, на которые он не обращал внимания, сейчас повторяются, гремят, оглушают. Это значит — Будимиров расстрелял… кого? Значит, мамины родители — графы?! Его мама — графиня? Он сидит на полу, парализованный. Будимиров убил всех родных его матери — его родных! А потом на войне — отца?!

Как же мама могла после этого жить?!

Всё-таки поднялся, подошёл к списку расстрелянных. Пятеро — с этой фамилией, трое мужчин и две женщины. Кто они?

Как же мама живёт — со смертью всех родных в душе?!

А теперь он — в западне. При чём же тут Геля? Поймал его в сеть Будимиров! Этот список — во всю стену! — свидетельство героизма Будимирова! Штаб-квартира его здесь или жильё? Или Геля повесила здесь эту доску, чтобы потрафить Будимирову?! Ясно одно, Будимиров здесь бывает!

Не выбраться. Под корень хочет Будимиров вырубить их семью. Он уверен, что с Любимом уже расправился. Теперь очередь за ним, последним из рода Гурских. Волосы шевелятся на голове, холодный пот течёт по спине.

Не хочет он умирать! И не хочет быть послушной куклой в руках Будимирова! Во что бы то ни стало он вырвется отсюда!

Если квартира технически совершенна, значит, вполне возможно, в ней есть свой лифт. Надо метр за метром исследовать стены коридоров, комнат, туалета. Вот кнопка. Интересно, что означает? Кнопка есть, а двери не видно. Значит, нечего экспериментировать. Ещё кнопка-клавиша — без двери. Ещё.

Почти незаметную дверь обнаружил в ванной комнате и две клавиши.

Сердце бухает в голове. Лифт может двигаться вверх и может — вниз. Но всё равно, чтобы вызвать его на этот этаж, достаточно одной. Он уже протянул руку, отдёрнул. Не спешить.

Куда ему нужно выйти?

Если поехать вверх, он попадёт на крышу. Там наверняка есть самолёт с самоуправлением, как тот вертолёт, который доставил его в первый день к Апостолу. Самолёт наверняка полетит туда, куда запрограммирован. Направить его в другое место Джулиан явно не сумеет.

Зачем ему попадать куда-то туда, куда попала бы Геля? Нет, только вниз!

А вдруг вниз — это в лапы швейцара?

Чушь. Швейцар для таких, как Геля, — не человек. Лифт же в квартире для таких, как Геля. Значит, прямо на улицу.

А если это ловушка, и там сидит сторож? Ерунда. Лифт для таких, как Геля. Зачем ей попадать на улицу? Геля перелетает с места на место, а не переходит, Геля на улице не бывает.

Почему не бывает? Может, ездит на машине. Ездят же по улицам коричневые, громадные, закрытые машины! И люди, и обычные машины шарахаются в стороны, когда эти — коричневые — несутся посередине. Конечно, это машины для таких, как Геля. Каким-то периферийным зрением он вроде видел подобную машину возле дома. Вот куда привезёт лифт — к машине.

Но в машине-то шофёр! Прямо в руки к шофёру?

Ерунда. Шофёр появится в машине, когда его вызовут. Наверняка машина пуста.

Проиграть все возможные варианты. И Джулиан проигрывает: есть шофёр, нет шофёра.

Что он медлит? Продумать всё полезно, но сколько времени он потерял! Нужно срочно выбираться из квартиры! И Джулиан нажимает кнопку. В то же мгновение перед ним распахивается дверца. Лифт!

В лифте, как он и предполагал, — две кнопки, со стрелкой вверх и со стрелкой вниз. Ещё клавиша. И трубка. Это, наверное, чтобы можно было говорить из лифта.

Он медлит. И всё-таки решается: нажимает кнопку со стрелкой вниз.

Бесшумно лифт опускается. Мгновение, и дверца распахнулась.

И, точно, он очутился на улице, около машины. И шофёра нет.

Глава вторая

— Джулиан Клепик!

Он вздрогнул. Обернулся. Перед ним Влад. Тот, кто убежал из детприёмника, кто слушал его и проводил сюда. Но почему он торчит здесь, голодный, замёрзший?

— Я так и знал, ты попробуешь удрать от них. Они часто воруют людей. Идём! — Влад взял его за руку и, крадучись, потянул прочь от дома. — А теперь бежим, — сказал.

Джулиан доверчиво поспешил следом.

Окна Гелиного дома на страже: не моргая следят за ним. Он боится оглянуться, в каждом — дуло, нацеленное на него. Но здесь у него спасением — отогревшаяся рука в цыпках!

Заблуждаться нечего, Геля должна была заманить и передать его Властителю. А Властитель собирался убить его! Ерунда! Решил использовать его для уничтожения оппозиции! Это пострашнее, чем просто убить: Властитель уверен, что он способен стать предателем! Джулиан остановился, и парень, оторвавшись от него, пролетел вперёд, чуть не упал, вернулся и удивлённо спросил простуженным голосом:

— Что случилось?

— Нет, нет, ничего, бежим! Извини! — Они побежали снова.

Зачем же заманивать его в сети женщины? У Властителя было много возможностей убить его, силой переправить наверх. Здесь что-то не то.

А список расстрелянных графов… пять одинаковых фамилий, выгравированных слепящими буквами… его родные!

Он никак не мог связать оборванные нити, но страх, что парализовал его в Гелиной квартире, пропал, ноги окрепли, и он смог оглядеться. Тёмные дома переходят один в другой, стены — сплошняком, без щелей, через которые можно было бы сбежать с улицы в глубь дворов. Ни души. Комендантский час в действии. Они с Владом — одни в мире. И живые лишь они, серый пот на стенах и окна друг против друга, как глаза слепцов.

Пусть до смерти час или минута, пусть через шаг, через улицу настигнет его Властитель, а сейчас он бежит.

И вдруг Влад остановился, Джулиан чуть не сшиб его с ног.

— Ты что? — спросил.

— Ты совсем задохнулся, отдышись.

Оглянулся — Гелиного дома не видно.

Ему жарко. Ему легко.

— Бежим, со мной всё в порядке.

Пустырь. Улица. Ещё улица. Пусть Влад кружит по городу, кому как не беспризорному знать все тайные ходы и выходы: наверняка укроет его от всевидящего ока Властителя.

И, словно услышав его, Влад остановился. Наклонился и открыл люк.

— Спускайся осторожно, — сказал.

— Куда ты ведёшь меня?

— К матери.

— У тебя есть мать? Почему же ты был в детприёмнике?

— У всех нас есть мать! Но, когда я попал в детприёмник, я ещё не знал, что у меня есть мать. Здорово удрали. Теперь не найдут. Идём, что ли? — За руку повёл его Влад по ступенькам вниз. Спускался очень медленно, прежде ногой нащупывал следующую ступеньку, и Джулиан повторял его движения.

На него пахнуло влажным воздухом. Ещё через десяток ступенек лицо покрылось моросью, стало труднее дышать. Угольная чернота заливает всё вокруг.

— Не хочешь ещё раз подышать? — спросил Влад.

— Не понимаю.

— Я думаю, тебе придётся остаться здесь. Ты не подчинился Самому!