Полина Раевская - За любовь, которой больше нет (СИ)
О, да! Знаю, малышка, что шея у тебя самая чувствительная.
Дышу рвано, прижимаюсь к ней и, блин, такое умиротворение. Закрываю глаза, отдаваясь ощущениям, которые дарят ее лихорадочные поцелуи, скользящие по моему лицу и наслаждаюсь. Глажу медленно костлявую спину, считаю остистые отростки позвонков и прихожу в ужас. Боже, как же ты дошла, малышка?! Маленькая моя, родная, милая, любимая, самая желанная на свете. Как же я тебя люблю, как же ты мне нужна... Девочка моя. Только моя.
- Марусь... - тихо прошептала, подняла голову и улыбнулась, и какая-то щемящая радость лизнула глотку, улыбнулся в ответ. Плевать в эту минуту на все, так рад ее видеть, хотя то, что вижу не радует. Заплаканная, опухшая, с красными глазами и с этими жуткими впадинами в щеках, она вызывала у меня сильнейшее беспокойство. Сжал ладонями любимое лицо и легонько поцеловал в носик.
- Живой... - тихонько выдохнула, улыбаясь сквозь слезы, а я ловил губами соленые капли.
- Живой. - повторил я.- Сколько ты весишь? – сорвалось у меня. Анна удивленно округлила глаза, потом посмотрела на свои тонкие руки и торопливо одернула рукава. Смутилась, а мне стало не по себе от ее неловкости. Детка, это ведь я - мужчина, который знает о тебе больше, чем еще кто-то на этой земле! Я же тебя всякую видел, знаю и все равно люблю.
- Не взвешивалась. А что страшная? – отвела она взгляд, но я приподнял ее лицо, притянул к себе и шепнул:
- Иди ко мне.
Она легла обратно. Превозмогая боль, обнял ее и поцеловал в макушку.
- Сейчас пойдешь к врачу...
- Это ни к чему... – попыталась возразить, но мне и без того тяжело давался разговор, сил практически не оставалась, поэтому я прикрыл ладонью ее рот:
- Помолчи и слушай. Или ты делаешь, как я сказал...
- Или?
- Как я сказал, так и делаешь!
Получилась хрень, но забавная, мне даже самому стало смешно. Анна засмеялась, а я сдерживался из последних сил, потому что любые колебания грудной клетки вызывали адскую боль.
- Беркет, тебя даже могила не исправит. – сквозь смех выдала она, я непонимающе взирал на нее. - Ну, есть у нас такое выражение: "Горбатого могила исправит!"
А, вон оно что! Извечные эти русские прибаутки по каждому поводу.
- Бред какой! - фыркнул, Эни же вновь засмеялась.
- Как ты себя чувствуешь? - спросила она уже серьезно.
- Жить можно. - неопределенно ответил. Эни нахмурилась и покачала головой.
- Завязывай геройствовать, пойду, позову врача.
Я кивнул, хотя мне не хотелось с ней расставаться и в то же время не хотелось усложнять, лучше соблюдать дистанцию. Я действительно это только что выдал? Беркет, ты юморист, блин. Только что чуть ли в любви ей не клялся, теперь уже "соблюдать дистанцию", тебе вроде бы в голову не стреляли. Извилины-то уже активируй и определись, наконец, слабохарактерный придурок. Держи себя в руках!
Анна вышла, я закрыл глаза. Видимо меня опять вырубило, потому что не заметил, как в палату зашли врач с медсестрой и Анной. Ну, и началась вся эта свистопляска. Честно говоря, мне тоже было неловко почему-то в присутствии Анны сообщать о своих немощах и физиологических особенностях, но и духу не хватало сказать ей, чтобы вышла. А после как-то это вылетело из головы, когда врач начал проверять основные рефлексы. Все было в порядке, пока не дошло дело до ног, я по-прежнему ничего не чувствовал и не мог пошевелить ими, как не напрягался.
Мозг отчаянно посылал сигналы мышцам, но связь была потеряна, словно перерубили кабель. Я начал паниковать, глаза метались от одного лица к другому, а потом посмотрел на застывшую Анну. Она была бледна и с ужасом глядела на мои неподвижные ноги, ей видимо уже было ясно в чем дело, сама ведь врач. На ее лице я читал приговор. Меня начало трясти, паника огнем обожгла, желудок скрутило от ужаса, неизвестность сводила с ума, но я молчал, боясь услышать правду. Врач что-то писал в карте, медсестра поправляла постель, а Анна сверлила взглядом какую-то точку за окном, пытаясь скрыть слезы. Меня это подкосило, резануло в самое сердце, прокашлялся и спросил как-то жалко так, сопливо, голос дрожал, но ничего не мог с собой сделать, мне действительно становилось страшно от одной мысли, что я не смогу ходить.
- В чем дело, док?
Доходяга в очках поднял глаза, посмотрел на Анну, я нахмурился, хотелось прикрикнуть на них, устроили тут цирк. Какого этот хрен тянет? Но, словно услышав мои ментальные вопли, врачишка прокашлялся и начал тарабанить что-то на своем языке. Нагрузил хреновой кучей терминов, которые я не понимал. Единственное, что я уловил так это то, что Заковская с*ка раздробила мне какой-то позвонок, врачи провели операцию, надеялись, что все будет в порядке, но увы. Я охренивал, хотелось кому-нибудь врезать, в особенности этому умнику, продолжающему говорить на своем медицинском. Чертов дебил, мог бы и сообразить, что для меня это темный лес или их там со спецом учат писать хер пойми как, так теперь еще и говорить?! Вроде бы за Анькой такое не замечал. К чертям, достал меня этот Марлезонский балет красноречия, поэтому я заткнул очкарика, обрывая на середине очередной марсианской фразы:
- Слышь, ты можешь просто сказать - я буду ходить, нет?
Очкастый побледнел, насупился и ответил:
- Надежда всегда остается...
Но я уже не слушал эту утешительную белиберду. Пошли они со своей надеждой, это мы уже проходили.
Было ощущение, что меня прополоскали в помоях, после прокрутили в центрифуге и повесили сушиться, приговаривая при этом, что я еще пригоден для жизни. "Охереть" - только это и крутилось в голове. Бабахнула новость по мне так, что не встать просто. Ах, да ко мне слово "стоять" теперь вообще не применимо. Пизд*ц, не иначе, всему п*здец! Ступор полнейший.
Я не знаю, сколько я так пялился в никуда, не замечая никого, пока Анна не присела рядом и не помахала мне перед лицом.
- Марусь...
- Отвяжись, Ань. - устало отмахнулся, откинувшись на подушку. Она еле сдерживала слезы, хотела что-то сказать, но заметив мой предупреждающий взгляд, промолчала, развернулась и ушла. Вот и правильно, вали на хер и свой жалостливый взгляд в жопу засунь!
Черт. Это что серьезно? Бл*дь, да добейте меня уже, какого хера издеваться-то так? Кто–то говорил, что жизнь - это затяжной прыжок из п*зды в могилу, склонен с этим согласится, когда я уже до конечного пункта допрыгну, интересно? Не знаю, как люди с этим живут, какое "живут" вообще? Это жизнь? Мне еще сорока нет, а я должен ползать, срать под себя и ссать? С*ка, за что же ты меня так ненавидишь?
