Джессика Марч - Иллюзии
– Мне очень жаль, – сказала Памела Белзер, беря ее за руку. – Чем я могу помочь вам?
Вилли все вспомнила. Она снова слышала голос полицейского. Потом ее мысли снова куда-то унеслись. Она представляла свою мать в полном одиночестве, отчаявшуюся и беззащитную до такой степени, что ей не хотелось больше жить. Если бы только она могла быть там с ней...
Вилли резко поднялась, словно хотела сию минуту бежать к ней, но у нее снова закружилась голова.
– Может быть, вызвать врача? – предложила Памела.
– Нет, – сказала Вилли, усилием воли заставляя себя подняться. – Я должна идти... Я нужна маме...
Ее единственной мыслью было скорее попасть в Палм-Спрингс. Может быть, это было ложью или ошибкой... И Джинни еще жива... Нет, конечно, на это нет никакой надежды. Она почувствовала, что ей сейчас надо как-то совладать с собой, осознать, что случилось непоправимое, и найти в себе силы, которые нужны были ей сейчас, чтобы что-то предпринять.
Надо спешить, уговаривала она себя, собирая сумку. Ее движения были тяжелыми и сонными, а тело не слушалось. И когда она, Наконец, поняла, что находится в кресле самолета, то не могла вспомнить, как очутилась здесь.
В холодном морге, куда ее привел сержант, Вилли опознала труп своей матери. У нее была ссадина на одной щеке, но выражение лица Джинни было спокойным, как у спящего ребенка.
– Мама... – шептала Вилли, гладя пальцами ее холодное лицо.
– Мэм... – обратился вежливо сержант и, взяв ее под руку, вывел из морга.
– Как это случилось? – наконец, спросила Вилли.
– В восемь утра нам позвонила ее домработница. За четыре часа до этого ваша мать уже была мертва. Она приняла большую дозу транквилизаторов. Мы так и не нашли мотивов ее поступка, поэтому медицинская экспертиза сделала заключение, что это – несчастный случай...
Наступила тишина. Смысл сказанного стал доходить до Вилли. Ее мать совершила самоубийство! Но почему? Была ли веская причина, или ей просто не хотелось больше жить?
– Мэм...
– Да? – С застывшей в глазах болью Вилли смотрела на полицейского.
– Мне очень не хотелось бы беспокоить вас в такой момент, но я прошу вас пройти со мной в управление.
– Зачем?
– Мы хотим, чтобы вы опознали некоторые драгоценности. Мы думаем, что они, возможно, принадлежали покойной.
– Не понимаю... Почему вы сомневаетесь? Если вы нашли их у нее...
– Поймите меня правильно, – перебил ее полицейский, – я действую согласно инструкции.
По дороге в полицейское управление сержант объяснил ей, что в последнюю ночь своей жизни Джинни была не одна. Домработница видела, как она ночью возвращалась с мужчиной.
Боль пронзила Вилли, когда она вспомнила ссадину на щеке матери.
– Вы подозреваете, что ее ограбили?
– Мы пока ничего не можем утверждать, – сказал полицейский. – Мы задержали этого парня. Он был пьян и шумел. У него оказалось с полдюжины этих вещичек – бриллиантовая заколка и несколько пар серег. Мы думаем, что они украдены, но он клянется, что леди была его подругой и сама подарила их. Он не хотел называть своего имени до тех пор, пока мы не предъявили ему обвинения и не сказали, что леди умерла... Я действительно сожалею, мэм, что мне приходится рассказывать вам все это, но похоже, что ваша мать подцепила этого типа в баре и привела его домой. Он говорит, что попросил у нее денег, и когда обнаружилось, что у нее нет достаточной суммы, он взял драгоценности. Мы беседовали с домработницей и барменом, и они сказали...
Полицейский продолжал говорить, но Вилли было невыносимо его слушать. Она представляла себе мать, одинокую, лишенную друзей, проводящую за телевизором скучные дни и бессонные ночи в ненужной роскоши большого пустого дома или уходящей от тоски в бар, где она подбирала незнакомцев...
Когда Вилли вспомнила, как Джинни уверяла ее, что у нее все в порядке, работа по обучению кройке и шитью идет прекрасно, причем, говорила это бодрым и уверенным голосом, она почувствовала в сердце острую нестерпимую боль, словно его разрывали на миллион частичек.
Сержант показал Вилли драгоценности. Вот заколка с бриллиантом, которая была на Джинни в день открытия "Серебряного экрана". Вилли узнала изумрудные серьги, которые Нил подарил жене на годовщину свадьбы. Ее затрясло от ярости. Эти вещи, которые когда-то заставляли глаза Джинни блестеть от удовольствия, были отняты у нее вместе с доверием и самоуважением.
Совершив все формальности, Вилли, переполненная горем и чувством собственной вины, ушла из полицейского участка. Она терзала себя тем, что должна была это предвидеть...
Вилли остановилась в мотеле, не имея желания идти в дом, который никогда не был для нее родным, он стал лишь залом ожидания для матери после развода с Нилом и до ее смерти.
В номере мотеля было душно. Вилли чувствовала себя полностью разбитой и не в состоянии была заниматься делами, которые кроме нее некому было сделать. Чтобы подбодрить себя, она приняла душ. Потом, завернувшись в полотенце, упала без сил на кровать. Ее бил озноб, несмотря на духоту и жару.
В дверь постучали.
– Кто там? – откликнулась Вилли.
– Я хозяйка мотеля, – ответил женский голос. – Можно войти?
Вилли открыла дверь и пропустила в комнату седую женщину, которая принесла тарелку со льдом и содовую.
– Извините меня, – застенчиво сказала она. – Я подумала, что вам, может быть, захочется чего-нибудь прохладительного... Погода такая жаркая...
Спасибо, – сказала Вилли и полезла за кошельком.
– О, нет, – поспешно остановила ее женщина. – Это совсем не обязательно.
Она поставила воду и лед на ночной столик, но уходить не торопилась.
– Что-нибудь еще? – спросила Вилли, делая над собой усилие. Больше всего ей хотелось, чтобы женщина поскорее ушла.
Та стояла в нерешительности, прикусив губу. Наконец она заговорила.
– Вы Вилли Делайе, не так ли? Адвокат? Я видела вас по телевизору. Вы совершили просто чудо для жены Шейха...
Вилли продолжала молчать.
– Я не хотела беспокоить вас. Мой муж пришел бы в ярость, если бы узнал, что я обратилась к нашему клиенту по делу. Но когда я увидела вас, я поняла, что это – знамение Божье...
Вилли знала, что последует за этим, но у нее не было сейчас сил помогать кому-либо – даже себе самой. Но и остановить женщину не хватило смелости.
– Это касается моей дочери, – продолжала хозяйка. – Ее муж – пьяница. Она ужасно страдает. Я взяла ее к себе, но Ларри пригрозил, что, если она не вернется домой, она никогда не увидит своего маленького сына. Он способен сделать это, мисс, моя дочь знает... Не можете ли вы что-нибудь сделать для нее?
Вилли смотрела в полные слез глаза женщины и чувствовала себя брошенной в водоворот мучений, тревог и боли. Она хотела сказать этой женщине, что у ее дочери есть все средства для защиты и борьбы, но не могла произнести ни слова. Она почувствовала на своих щеках теплоту слез и услышала бешеный стук своего сердца. Тяжелая беспомощность навалилась на нее.
