Элизабет Адлер - Бремя прошлого
– Он узнал, что в действительности представляет собой «Фонд Экс-т-Уай-Зед».
Джейкей представился мне пауком, сидевшим в центре сотканной им сложной паутины и ожидавшим Шэннон, и меня пронзила жгучая боль, какой я не испытывала с того дня, когда мне сказали, что моего Арчи убили фашисты.
– Где вы с ним встречаетесь? – поинтересовалась я.
– Это очень странно, но он хочет, чтобы я пришла в новый небоскреб «Киффи-Тауэр» на Парк-авеню. Сказал, чтобы я поднялась на грузовом лифте в особняк на крыше, где будет ждать меня в одиннадцать часов. И покажет мне что-то очень важное.
– Вам не следует туда идти, – категорически заявила я. – Приезжайте ко мне, и мы вместе отправимся к одиннадцати часам к господину Джейкею Бреинэну.
– Он предупредил меня, чтобы я об этом никому не говорила. По крайней мере, до того, как увижу то, что он мне покажет.
Поколебавшись, Шэннон добавила:
– Знаете, Моди, в его голосе звучала какая-то особая симпатия. Как вы думаете, может быть, у него есть доказательство того, что отец действительно покончил с собой? Что никакого убийства не было и что мы гоняемся за призраками, которых не существует в природе?
– Я уверена, что это не так, – ответила я, ясно представив себе, как Джейкей закатывает рукава.
Положив трубку, я решила выяснить, в чем было дело.
Я думала, что следующий час никогда не кончится. С надеждой посмотрела на Бриджид, но она так мирно посапывала во сне, что я не решилась ее разбудить и рассказать о новых обстоятельствах. Постояв у телевизора, я переключила по очереди каналы, как всегда делала она, но не нашла ничего интересного и, подойдя к окну, стала смотреть на захватывающий дух волшебный город. Небоскребы сияли в темноте, как целый лес рождественских елок. При мысли о Джейкее, ожидавшем в «Киффи-Тауэр» юную Шэннон, у меня судорогой свело живот.
В десять часов я надела широкополую темно-синюю фетровую шляпу, башмаки на довольно высоком каблуке и воткнула в петлицу лацкана камелию из стоявшей на столе вазы. Оставив записку для Бриджид и Шэннон, я взяла старую отцовскую ореховую прогулочную палку, поправила волосы, провела по губам помадой «Палома» и спустилась в вестибюль. Швейцар подозвал Такси, а спросив, куда мне нужно ехать, очень удивился, когда я назвала «Киффи-Тауэр» на Парк-авеню.
– Это здание еще не достроено, госпожа Молино, – с сомнением в голосе заметил он. – Вы уверены, что вам нужно именно туда?
– Ну разумеется, Патрик, – ответила я, садясь в машину.
В вестибюле, у самых дверей, оказался сторож, с удивлением посмотревший на меня, когда я устремилась к его ярко освещенной кабине. На его значке я прочла фамилию – Маллиген. Удивляясь собственной находчивости, я изобразила тревогу на лице и, задыхаясь, обратилась к сторожу:
– О, слава Богу, это же ирландец – ну, конечно, разве не полон ими Нью-Йорк?
Я вцепилась в оконный карниз, чтобы от напряжения выглядеть бледной, и, должно быть, мне это удалось, так как он спросил:
– Вам плохо, мэм?
– За мной гонятся, – задыхаясь, ответила я. – Он прячется за углом, ждет меня… Мне бы остановить такси, но ни одного не видно, а ждать на улице мне слишком страшно.
– Я найду вам такси, мэм, – сказал сторож, выходя из кабины, и угрожающим жестом положил руку на револьвер в кобуре, висевшей на поясе. – Подождите здесь, голубушка, – сказал он, – сейчас у вас будет машина.
Сторож вышел из вестибюля на улицу, и я видела, как он, поворачивая голову то налево, то направо, остановил на мне вопросительный взгляд, и я показала пальцем в левую сторону. Он прошел дальше по улице и скрылся за углом. Злорадно ухмыльнувшись, я пробежала по еще не отделанному вестибюлю к стоящему с открытыми дверями грузовому лифту. Я нажала первую попавшуюся кнопку и медленно поехала мимо одного за другим загроможденных материалами недостроенных этажей, представлявших собою просто бетонные площадки, слабо освещенные дежурным светом. Все это выглядело пугающе. Я подумала о Бобе и о том, чего ему стоило строительство этого еще не законченного небоскреба. Все эти переговоры о ценах и подрядах, о разрешениях на планировку и о налоговых льготах, вся эта бюрократия с ее финансовыми махинациями, – все это было связано с возведением огромного здания в одном из самых крупных городов мира. Вид кругом был печальным и пугающим. Это был еще только скелет здания, и возникало сомнение в том, что эти железные кости когда-нибудь обрастут мясом. Лифт, качнувшись, остановился, и я шагнула в совершенно иной мир. Пол обширного холла был покрыт отлакированным паркетом, а под потолком сияла хрустальная люстра. Я осторожно пошла по мягкому шелковому ковру нежно-голубого и темно-бронзового тонов, думая о том, пришел ли уже Джейкей. Заглянув в открытые двустворчатые двери, я увидела еще более роскошные ковры, дорогие диваны и старинную мебель; на каждом предмете еще оставался ярлык – номер аукционного лота.
Стену напротив окон занимала картина «Дорога» кисти Ван Гога; она мерцала, как икона, в свете специальных ламп, и я поняла, что теперь все это принадлежит Джейкею. Он выкупил все вещи Боба: его мебель, ковры и антикварные ценности, как купил и писательский дом в Моитукке вместе с мебелью. Он хотел сравняться с Бобом, и Ван Гог Боба – символ его успеха – был последней точкой, живым подтверждением того, что его мечты сбылись.
– Моди, – прозвучал за моей спиной голос Джейкея. И я обернулась, покраснев, как школьница, захваченная врасплох со шпаргалкой. – Вас прислала Шэннон? – удивленно спросил он.
Я покачала головой.
– Нет, Джейкей, нет. Я пришла сюда потому, что должна с вами кое о чем поговорить.
– Могу ли я спросить, как вы узнали, что я здесь?
– Шэннон сказала мне, что у нее назначена встреча с вами.
Он кивнул и подошел к небольшому изящному серванту «Шератон».
– Вы чего-нибудь выпьете? – спросил он, наливая себе в стакан бренди.
Я не могла пить с убийцей.
– Нет, – вежливо поблагодарила я, – благодарю вас.
Он сел в кресло, какие во Франции называют креслом консьержки, – вроде накрытого чехлом ящика. Высокие боковины бросали тень на его лицо, оно было наполовину скрыто, и я подумала, что было бы лучше, если бы он сел напротив меня на диван.
Я, разумеется, старая ирландская проныра, но любопытство никогда раньше не ставило меня в такое странное положение, и я, никогда не отличавшаяся особой деликатностью, перешла прямо к делу.
– Отчего бы вам не сказать мне, почему вы убили Боба? – спросила я, так как, кроме тревоги за Шэннон, у меня была еще одна причина для разговора с Джейкеем: я должна была услышать из его собственных уст, почему он это сделал, и тогда я убедилась бы в правильности своей теории.
