Галия Мавлютова - Праздничный патруль (сборник)
– Марья Петровна, а вы не видели Батанова? – спросила Алина, умильно улыбаясь. В настоящую минуту вся жизнь, то есть прошлое, настоящее и будущее, Кузиной Алины Юрьевны напрямую зависели от присутствия Константина Петровича в отделе.
– Не видела, – Марья Петровна одарила Алину сладкой улыбкой, – я за ним не бегаю. Он мне без надобности.
– А я бегаю, – проворчала Алина, – он мне, ох как нужен!
– У него жена ревнивая, смотри, Кузина, не нарвись!
Канцелярские дамы засмеялись. Алина удивленно посмотрела на женщин. Вот это да! До этой минуты она не воспринимала оперов сквозь семейную призму, а ведь они чьи-то сыновья, мужья, любовники, в конце концов! Глумливый Батанов женат, и его жена известная ревнивица. Надо же! Алина вздохнула и побрела в каморку. Она больше не боялась Поплавского. Он тоже чей-то муж, сын, брат, коллега. Если воспринимать мужчину как единицу без семьи, роду и племени, он выглядит довольно мутно. Говорит с издевкой, ухмыляется, пытается переложить ответственность на хрупкие женские плечи. Если же посмотреть на него с другой стороны, представить мальчиком, подростком, юношей – получится совершенно иная картина. Достаточно живописная. Алина вообразила Батанова первоклассником и расхохоталась. Большеголовый мальчуган испуганно таращился на хомяка в клетке. От воображаемой картинки стало веселее. Опера превратились в своих парней. Они бывают плохими мальчиками, но, если найти к ним подход, вполне можно подружиться. Напряженная спина Поплавского вызывала сочувствие, а не внутреннее сопротивление, как раньше.
– Виталий Георгиевич, вы ко мне? – издалека крикнула Алина.
Увидев белую физиономию Поплавского, она не ужаснулась, как вчера. Алина впервые испытала сочувствие к нему. Переживает, бедный, мучается. У мальчика отняли любимую игрушку. Он страдает.
– Я найду вашу машину! – сказала Алина, наполняясь уверенностью, что найдет, из-под земли достанет.
– Я вам не верю, – прошептал измученный Поплавский.
Они стояли в коридоре, высверливая взглядами друг друга. Виталий Георгиевич отступил первым. Опустил глаза и сказал, обращаясь в абстрактную пустоту:
– Вы ничего не найдете. Вам не дано. Я сам отыщу свою машину!
И ушел, оставив Алину в смятении. После его ухода она впервые серьезно задумалась о себе. Почему все не так, как рисует воображение? Опера с ней не считаются, потерпевшие практически рыдают, глядя на нее. А так хочется быть первой и лучшей! Взобраться бы на свою звезду и сидеть там, свесив ноги. Кузина зашла в каморку, открыла уголовное дело и погрузилась в изучение материала. Вторая часть дела была засекречена. Вскоре Алина забыла о своих горестях. Фамилии и имена, клички и прозвища, погонялова и кликухи обретали плоть, превращаясь в реальных людей. Уголовники «ожили». Пространство словно расширилось. Алина как бы присутствовала там, где-то рядом, за шторкой из марли, позволяющей услышать и увидеть происходящее. Два парня на корточках сидели в пустой обшарпанной комнате и вполголоса разговаривали.
– Ширнуться бы! – мечтательно произнес один из собеседников, крепкий, рослый парень, с бритым затылком.
Черные джинсы и куртка едва не трещали по швам на мускулистом крепком теле. Алина замерла. Она боялась пошевелиться.
* * *– Ширнуться бы!
– Эх, бы да кабы, – передразнил его напарник, сухощавый, с вытянутым лицом, в кожаной куртке.
– Не дразнись, Толян, не до того, итак все кости ломает, – простонал собеседник, – может, сходим, обуем пенсионера какого?
– Олежка, ты что, забыл, как мы чуть не нарвались на ментов? Ну уж нет, я в камеру не хочу. Там зимой нехорошо!
– Ой! – скривился Олежка. – Нехорошо ему, видите ли… А сидеть в пустой квартире не жравши?
– Хорошо хоть квартира есть, а то бы мерзли в подворотне, – озлобился Толян.
– Надо пенсионера обуть! Иначе с голоду подохнем. И ширнуться надо. Меня трясет. И димедрола нет. Кстати, пацаны вчера одного чувака обули. Подкараулили у Сбера, поговорили, убедили старика немного подзаработать. Он повелся, как водится. Пацаны попросили воспользоваться его счетом в Сбере, сняли лимон и выдали ему на руки лимон двести. Попрощались, пожали ручки, все честь по чести. Доверчивый дедок побежал сдавать деньги в кассу, а Сбер в отказ пошел. Деньги не принимает. Весь лимон двести – это фантики-приколы. Прикинь? Пачки фантиков всучили деду. Еще и полицию вызвали, а пацанов уже и след простыл. А те с долгами рассчитались, ширнулись, девочек сняли, короче, отлично повеселились.
– Повезло пацанам!
Оба помолчали, мечтая о сытой и богатой жизни. Выходить из квартиры не хотелось.
– Таких дедков – раз-два и обчелся. Неделю пасти надо, чтобы навариться на таком.
Снова наступило молчание. От входной двери потянуло сквозняком. Послышались шаги.
– Это, наверное, моя пришла, – сказал Олежка, – она в магазин ходила. Должна жрачку принести.
В комнату ввалились четверо, все одного роста, с сумасшедшинкой в глазах, чем-то озабоченные. У одного в руках два шильдика.
– У вас застой?
– А у вас отстой!
Все засмеялись. Толян и Олежка поднялись с пола, почуяв в воздухе перемены к лучшему.
– Пацаны, есть новость! В ментовке на угоны деваху посадили, дура дурой!
– Х-х-хэ!
– Реально! Блондинка. Длинноногая. Дура.
– Дура – это диагноз!
– И что?
– Как «что»? Надо ловить момент. У нас все готово.
Все четверо принялись обсуждать план угона машины. Она стояла припаркованная в соседнем с отделом полиции дворе. Гениальный план был прост, как все сложное в жизни. Для угона выбрали новогоднюю ночь. Остальные детали славного предприятия ложились ровной строкой, почти как в книге, буква к букве.
– А менты?
– Какие там менты? Новый год встречать будут. Они уверены, что в Новый год все за стаканом сидят и в телик пялятся. А девка в погонах нам не помешает. Она же д-д-дура!
* * *От этих слов Алина очнулась, как от хлопка. Словно над ее ухом лопнул резиновый шар.
– Это не честно, – прошептала она. – Кинули пенсионера и радуются, гады!
Кузина обвела взглядом тесное помещение комнаты учета. В голове все путалось и мешалось, и невозможно было понять: присутствовала ли она на бандитской сходке, или все это лишь привиделось? Если привиделось – финиш! Значит, крыша потекла окончательно. Придется искать оперативное прикрытие. Надо бы позвонить Батанову. Константин Петрович умеет ставить крыши на место. Как заорет свое: «Отставить!», так все дурные мысли как ветром сдует.
Кузина помотала головой, стряхивая остатки сна. Это все из-за того, что она внимательно и скрупулезно изучила оперативное дело. Имена, фамилии, клички, адреса съемных квартир сплелись в одно кружево и предстали перед глазами. Из фактического материала родился вымысел. Все объясняется просто. Крыша на месте. Рассудок не помутился. Алина отлично запомнила, как выглядят персонажи из фантастического сна. Все шестеро стояли перед глазами, как живые. Алина перебирала в памяти мельчайшие детали их разговора. Особенно запомнились последние слова, те самые, которые ее и разбудили. Ужасные уголовники называют ее дурой! С этим нужно что-то делать. Этот комплекс живет внутри и порождает страхи и чудовищные сны. Не пристало образованной девушке быть дурой. Впрочем, и оперативники, и уголовники ошибаются. Алина посмотрела на себя в зеркало: нормальное лицо, без аллергических пятен и корост. Симпатичное. Кузина содрала пластырь с шеи. На ранке остался след от пиявочного укуса. Если кому рассказать – не поверят. Современная девушка, продвинутая, с высшим образованием, взяла и намазала лицо дешевым кремом, чтобы избавиться от лишних волос, а потом налепила пиявок. Кузина поморщилась от обиды на весь мир. Не хочет он признавать очевидное. Если не хочет, нужно его уговорить. Мирная передышка не помешает. Алина Кузина не дура, а чрезвычайно милая девушка. Она покопалась в себе, но не нашла ни одного человека, для которого была милой девушкой. Даже мама относится к ней свысока, несмотря на то, что все недостатки достались Алине от родителей. Как наследство. Как дар. Носи, дескать, в себе все наши неполадки, доченька, используй, только нас не упрекай. Алина отмахнулась от дурных мыслей. Пусть люди думают о ней что угодно, лишь бы подножки не ставили. Девушки всякие нужны. Невозможно представить мир, состоящий исключительно из умных и порядочных девушек. Мужчины обожают глупых женщин.
