Кэтрин Стоун - Счастье в награду
— И конечно, — тихо добавил он, — у Сары осталась ее Барби, — «…и для нее очень дорог этот твой подарок». — А дальше наша история становится еще интереснее. Представляете, кто явился сюда вчера вечером со стетоскопом и ручной гранатой? Отец Сары.
— Не может быть!
— Не бойтесь, Гален, это сказка с добрым концом! Очень добрым! Энтони Ройс уже бывал в шестой городской больнице, когда здесь лежала его дочь. Угадайте, как встречала его Сара? Конечно, она его испугалась и постаралась загородиться своей куклой! Как будто видела вампира, а Барби была ее распятием! Полагаю, это и сделало для Энтони кукол Барби символом его бесславного конца. Потому что по счастливой случайности как раз вчера вечером загадочная женщина привезла в больницу свой очередной подарок.
— Загадочная женщина, — эхом подхватила Гален, всматриваясь в его лицо в поисках издевательства или насмешки, и не увидела ни того, ни другого.
Ничего.
— Кейси не согласилась назвать нам ее имя. Потому что она так желала. Конечно, это вполне оправданное требование было бы легко выполнимым, и оно честно выполнялось… до той поры, пока щедрая дарительница не стала знаменита на весь Манхэттен. Как говорится, ее тайна стала секретом Полишинеля. Чтобы не привлекать излишнего внимания, эта женщина условилась с Кейси встретиться в больничном вестибюле или даже на автомобильной стоянке для машин персонала. Но вчера вечером Кейси так закрутилась, что не смогла выкроить ни минуты, и тогда загадочная женщина собственноручно доставила свой необычный подарок на счастье в комнату для игр. Кстати, «подарок на счастье» — точные слова из отчета Кейси. Она утверждает, что каждый из нарядов для Барби может считаться произведением искусства — как модельера, так и швеи. А, кроме того, все платья сшиты только вручную. Просто удивительно, сколько на них затрачено труда.
Теперь получалось, что это Лукас брал у нее интервью. Его умение выспрашивать тайны было потрясающим: мягкий, ненавязчивый разговор, порождавший желание признаться этому странному человеку во всех совершенных тобой нелепых и глупых поступках.
— Ну, — начала Гален, осторожно подбирая слова, — если учесть, что сами куклы невелики, то их одежды, наверное, гораздо легче шить по старинке — с помощью иглы и наперстка.
Игла, наперсток — и ее руки. Эта мысль почему-то не давала Лукасу покоя. Ему непременно хотелось увидеть ее руки, надежно спрятанные в длинных бирюзовых варежках. Каково это будет — наблюдать, как ловко они мелькают над кукольным платьем, орудуя сверкающей иглой и наперстком?
— А мне кажется, — заметил он вслух, — что если она часто переезжает — а это вполне вероятно, исходя из слов Кейси о больницах в других городах, — то привычка шить по старинке позволяет ей не таскать за собой громоздкую швейную машину.
Да, конечно, он совершенно прав — это была жалкая, неприглядная правда, признание в собственной бесприютности. Гален могла дни напролет торчать в зале суда, высиживая очередной репортаж, а по вечерам уединяться в каком-нибудь дешевом мотеле и шить кукольные платья.
— Да, — согласилась Гален. — Пожалуй. — В этот миг она показалась Лукасу совершенно растерянной и одинокой. Но всего лишь на миг. А потом усилием воли Гален взяла себя в руки, заставила свое сердце не трепетать от тоски. — Так вы говорите, как раз вчера вечером в больницу да привезли новых кукол в подарок?
— В подарок на счастье, — мягко поправил Лукас. — Совершенно верно. И они действительно оказались счастливыми. Когда Энтони заперся в комнате отдыха со своими маленькими заложницами, вместе с ними в заложницах оказались и Барби. От страха девочки цеплялись за своих кукол точно так же, как это недавно делала Сара, и, в конце концов, ему стало казаться, будто он окружен маленькими ведьмами, каждая из которых плетет свою сеть колдовства. И тогда он захотел вырваться. Избавиться от этих сетей. Неплохая вышла история, правда? И очень трогательная. Плохо только, что ее нельзя опубликовать.
— Разве нельзя?
— Конечно, ведь эта загадочная женщина не хочет огласки. Я не сомневаюсь, что для наших горожан, для обывателей Манхэттена было бы только на пользу узнать о том, что на свете еще встречается такая душевная щедрость. Но какой бы захватывающей ни была эта сказка, мы не имеем права нарушать волю женщины, ее желание оставаться неизвестной.
Подумать только, он действительно заботился о ней, о ее желании и тайне — в точности так, как собирался позаботиться о ее пальто. А еще он ласкал ее, гладил своим бархатным голосом и взглядом. И, в конце концов, Гален стало казаться, будто необычной является она сама, а не только история про кукол Барби.
Нет, это уж слишком! Она не должна так обманываться.
И Гален заставила себя отвести взгляд от задумчивых серых глаз… На столе стояла пепельница, полная окурков.
— Меня интересует, какую роль в этой истории с заложниками играют три пачки сигарет.
Его густые черные брови взметнулись вверх, а в глазах промелькнула знакомая серебристая искра.
— Три пачки сигарет? Что-то я не совсем понимаю вас, Гален!
— Ну, как бы вам объяснить… У Энтони было с собой три пачки сигарет. И у вас на столе тоже лежат три пачки. А когда я была здесь в первый раз, вы непрерывно курили — какими-то странными, методичными затяжками.
— То есть не так, как я курю обычно?
— По-моему, вы вообще не курите!
Лукас едва заметно кивнул, признавая ее правоту:
— О'кей. И как, по-вашему, зачем я стал курить нынче ночью?
— Потому что он тоже курил. Ведь Энтони курил? И вам требовалось знать в точности, как действует на него никотин, насколько усиливает его эмоции, его возбуждение и страх.
— Но вы сказали, что я курил необычно. Методично.
— Да. — Спрятанная в варежке рука покинула свое убежище в складках бирюзового пальто у нее на коленях и показала, как это происходило: вверх и вниз, вверх и вниз, с размеренностью метронома. — Может быть, он собирался с помощью сигарет отсчитывать время с той минуты, как поставил перед вами ультиматум? Решил, что если с последней затяжкой он не получит желаемого, то… ну, в общем, ясно. Наверное, он курил нервно, взахлеб. Но ведь вы не смогли бы повторить все его ужимки. И решили, что просто будете непрерывно курить, чтобы повторить его состояние как можно точнее.
— Как заяц и черепаха.
Черепаха? Ну, уж нет! Лукас Хантер больше походил на пантеру. Он не спешил, но и не отклонялся от цели, он вдыхал ядовитый дым глубоко и добросовестно… и заставил себя выкурить почти три пачки. Только в последней осталось две сигареты. То, во что превратились остальные, лежало перед Гален на столе: кучка пепла и измятые фильтры от пятидесяти восьми сигарет.
