Лариса Кондрашова - Формула неверности
— Татьяна, немедленно езжай домой! — сказала сестра так, как умела говорить только она.
Еще год-другой тому назад Таня трепетала от такой вот ее интонации, а теперь лишь грустно усмехнулась про себя.
— Я сегодня не приду ночевать, Машенька, ложись спать, — сказала она ласково, впервые чувствуя свое превосходство над старшей сестрой.
— Ты останешься ночевать у него? — чуть ли не взвизгнула сестра.
— Погоди минуточку, — сказала она в трубку и обернулась к Мишке: — Будь другом, подожди меня в машине. Я скоро.
Михаил отошел, чему-то усмехаясь, и даже пробормотал:
— Ну-ну!
— Останусь ночевать, Машуня, и думаю, между нами обязательно произойдет то, чего ты так боишься.
— А если после этого он на тебе не женится? — задала она глупейший, по мнению Тани, вопрос.
— А надо, чтобы он непременно женился?
Теперь, когда после смерти матери прошло столько лет, Таня могла уже, храня в душе ее образ, оценивать и то, что ее воспитывает сестра. Вряд ли вот эту самую фразу она могла бы сказать матери.
Но Маша смутилась вроде, сразу растеряв и свою строгость, и даже уверенность.
— Но почему именно сейчас и именно так? Есть же другие пути. Он мог бы попросить твоей руки… Поженились бы, чтобы все как у людей.
— Я люблю его, сестренка, понимаешь? Думаешь, пусть лучше это произойдет с кем-нибудь случайным, о чем я потом всю жизнь стану жалеть? Не переживай, у нас с ним будем именно все как у людей.
— Ты не могла бы еще раз позвать к телефону этого… своего Михаила?
Таня положила трубку рядом с рычагом и вернулась к машине.
— Иди, тебя опять к телефону зовут.
— Здесь вам такси или переговорный пункт? — возмутился таксист.
— Не переживай, шеф, плачу по двойному тарифу, — успокоил его Мишка, сам изрядно волнуясь. — Тут, понимаешь, жизнь решается, а он…
— А я что, я ничего, пожалуйста… — пробормотал тот. Таня, конечно, не могла слышать, о чем говорит он и что — Маша, но потом понемногу вытащила сначала из Мишки, потом из Маши этот их короткий разговор, о котором оба рассказывали неохотно.
— Миша… это сестра Тани… Я ей как мать, вместо матери… Я ее воспитывала с пятнадцати лет…
— Я знаю, — не удивился он, понимая, что девушка волнуется.
— Ты береги ее — кроме Танюшки, у меня никого нет. Она расплакалась, и Михаил слышал в трубке, как она давится рыданиями.
— Маш, ну ты кончай реветь, а? Я же не случайный прохожий все-таки, я люблю Таню.
— Правда? — Она несколько успокоилась.
— Все будет хорошо, вот увидишь! — уверенно сказал он.
Через неделю после их первой ночи Таня с Михаилом подали заявление в загс, а через месяц поженились. Он не хотел ждать два месяца, как другие пары, и пустил в ход все свое обаяние, когда уговаривал заведующую загсом оформить их брак побыстрее. Таня бы не удивилась, узнав, что он приврал. Например, насчет ее беременности или еще чего-то типа его срочного отъезда.
Потом он говорил, что если бы заведующая не согласилась, пришлось бы ребят из милиции подключать.
— Куда ты так торопишься? — смеялась Таня.
— Я хочу, чтобы твоя сестра больше не переживала о тебе. И не плакала.
А потом Маша до последнего дня не верила, что Таня разводится с Мишкой.
— Вы же так любили друг друга?! — недоумевала она. — А о Шурке ты подумала? Оставить девочку без отца!..
Стукнула калитка, и она, услышав быстрые шаги мужа Леонида по двору, а потом и на крыльце, метнулась на кухню и сделала вид, что перебирает гречку. Вспомнила вдруг вольное переложение «Фауста», которое ходило в самиздатовском виде по рукам еще в институте:
Ша, где-то пипснула калитка, Пока засунемся в кусты!
Вот так она все время притворялась, чтобы не давать повода для его гипертрофированной ревности. Раз она сидит и ничего не делает, значит, вспоминала своего первого мужа. Он просто зациклился на этом, хотя именно теперь как раз бы и угадал.
— Таня, ты где?
— На кухне. Обед готовлю, — отозвалась она, спешно сотворяя вокруг себя рабочую обстановку повара. И даже вышла ему навстречу с кухонным фартуком в руке, словно только что сняла его с себя.
К счастью, Леонид торопился. Потому и на мелочи не обращал внимания. В другое время она бы так легко его не обманула.
Расстегивая на ходу рубашку, он подошел к шкафу, вынул свежую, отглаженную.
— Кушать будешь? — спросила Таня.
— Некогда, — отмахнулся он. — Чайник теплый? Чайник она как раз успела включить.
— Греется.
— Налей мне чаю и сделай бутерброд, я поем на ходу.
Таня мужа ни о чем не спрашивала: что у него за дело, почему так торопится? Захочет — сам расскажет. Прямо не жена, а мечта прораба!
— Я сегодня поздно приду. Дела, — пробурчал он несколько позднее с набитым ртом. — Ты ложись спать, не жди меня… Александра звонила?
— Звонила, скоро приедет, — на всякий случай соврала Таня.
Она опять вяло подумала, что муж мог бы ей сказать, куда торопится. Если бы его ждала женщина, вряд ли он бы так наглядно все проделывал. Она скорее могла бы представить себе его где-нибудь в машине, которую он отогнал подальше от людских глаз. Где-нибудь на опушке леса или у реки. Сиденья раздвинул, вот тебе и ложе страсти. На колесах…
Но даже при попытке это себе представить, ничего в ее душе не шевельнулось. Уж не умерла ли в Тане ревность? Вместе с ее первым браком?
Ленька все же окинул взглядом горкой высыпанную на столе гречку. Таня — кажется, она становится виртуозом обмана — даже отгребла немного, словно вот как раз перед его приходом крупу перебирала, но Леня своим приходом оторвал ее от работы…
Она и смотрела на Леньку взглядом ясным, преданным, как смотрит любящая жена, и муж на это ее выражение откликнулся.
Она не знала, да теперь и не узнает, собирался Леонид сделать этот жест или мысль пришла ему вдруг, под влиянием минуты, но он вдруг обнял ее, поцеловал в ушко — он знал, что у Тани это уязвимое место. В том смысле, что она сразу расслабляется, тело ее покрывается мурашками и она ощущает на коже легкое покалывание — как прелюдию к желанию…
Таня обняла его, но Ленька расхохотался:
— Нет-нет, дорогая, я проделал это машинально. Увы, нет времени. Зато у меня есть неплохая компенсация за то, что нашу встречу пока придется отложить.
Он щелкнул крышкой дипломата, достал из него завернутый в целлофан пакет и отдал Тане.
— Открой!
Она открыла и обнаружила в нем десять банковских упаковок по сто рублей, перевязанных между собой так, что они представляли аккуратный столбик купюр всего-навсего… в сто тысяч рублей.
— Что это? — спросила Таня пересохшими губами.
В принципе сумма была не очень и большая, то есть она могла вполне ее представить. Это не миллион долларов, не какая-то запредельная цифра. Но где мог Леонид получать ее вот так, единовременно. Держал их в банке? Продал что-то?
