Салли Боумен - Актриса
Льюис действительно разбирался, сек с полуслова.
Поскольку первые восемнадцать лет своей жизни с утра и до ночи слышал разговоры о финансах. Он мог с листа читать отчет о балансе. Его приучили читать «Уолл-стрит джорнел», а потом еще он выслушивал комментарии отца по поводу опубликованных в журнале материалов. Он изучал экономику в Гарварде — теорию, конечно. Да, окажись он в свое время в компании «Синклер, Лоуэлл и Уотсон», батюшка выдрессировал бы его на славу, и он бы наверняка порадовал родителя замечательными успехами на традиционном семейном поприще.
Но кинобизнес? Это вещь в себе. Еще в Лос-Анджелесе он начал вникать в финансовые кинотонкости. В Париже, прежде чем урезать бюджет «Ночной игры» до минимума и прежде чем он и Лебек выложили деньги из своего кармана, Льюис все пытался раскрутить на всю катушку связи Тэда и авторитет Лебека, пытался добыть дополнительные кредиты.
Это очень напоминало жонглирование мыльными пузырями. Сплошной шахер-махер. Попытки ускользнуть от налогов, от долговых обязательств. Изощренное лавирование. Кое-что стало до него доходить, все его бесконечные переговоры с потенциальными благодетелями кончались их обещаниями помочь, и только. Пузыри лопались один за другим.
Смакуя свой выстраданный цинизм, цинизм бывалого финансиста, Льюис резонно заметил, что весь этот треп о субсидиях ничегошеньки не значит. Пусть для начала эта его «Сфера» подпишет договор, а еще лучше — чек, вот тогда он порадуется вместе с Тэдом, сказал Льюис, поглядывая на Хелен.
Тэд сразу сник.
— Ты прав, старина, — виновато пробормотал он упавшим голосом. Льюису стало стыдно. — Я не слишком в подобных хитростях разбираюсь. Не дано мне. Видно, тот малый из «Сферы» сразу раскусил, что перед ним сосунок.
— Ну зачем уж так, — смягчился наконец Льюис. — Может, они и правда не шутят. Тем более сами сделали первый шаг. Но откуда они узнали о нашем существовании?
Тэд снова самодовольно просиял.
— У них ушки на макушке. В Европе полно свеженьких классных фильмов, а тут среди них америкашка затесался, то бишь я. И вообще, слухом земля полнится. Кто их разберет. Этот малый, Шер, видел последний вариант «Ночной игры» и очень нахваливал. Может, из вежливости. Щадил мое самолюбие.
— Прекрати валять дурака, Тэд. — Льюис резко к нему придвинулся. — Ты что, ждешь, что я разрыдаюсь от жалости? Если ему понравилось, значит, так оно и есть. Но не значит, что он готов подписать чек на кругленькую сумму для твоего очередного шедевра, предоставив тебе carte blanche[3], — вот и все.
— Я понимаю, теперь и до меня дошло. И про carte blanche тоже рано говорить. — Он украдкой посмотрел на Хелен. Потом на Льюиса. И простер к ним коротенькие ручки.
— Ты, наверно, догадался, почему я здесь? Я прошу тебя вернуться в Париж. Без тебя мне не справиться со всей этой кутерьмой. — Он перевел дух. — Потом я попробую справляться. Поедем хоть ненадолго. Раз уж, — он мотнул головой в сторону Хелен, — раз уж так получилось. Так ты согласен?
Льюис кивнул. Он знал цену этому смирению. Ведь не отстанет, пока не затащит его в самолет, и как можно скорее. Так и будет сидеть над душой, пока Льюис не согласится. Льюис посмотрел на Хелен, Хелен поймала его взгляд. Он понял, что у нее в голове те же мысли, что у него. К счастью, она заговорила первая:
— И когда ты хочешь его забрать, Тэд?
Тэд внимательно осмотрел свои ногти и негромко произнес:
— А что, если завтра?
Когда Тэд ушел, заявив, что ему совершенно необходимо обновить гардероб — то-то удивил! — Хелен и Льюис принялись обсуждать сложившуюся ситуацию. Этого надо было ожидать, сказала Хелен, ведь они договаривались, что, как только Тэд доведет картину, Льюис снова начнет сводить дебиты-кредиты тэдовских творческих исканий. Просто это «как только» наступило раньше, чем они рассчитывали.
— Ты можешь поехать со мной, — сказал Льюис, обнимая ее. — Если самолет тебе опасен, поплывем на пароходе. Давай, а? Пусть Тэд только пикнет, я пошлю его к черту. Я хочу, чтобы ты была со мной. Я не могу без тебя, совсем не могу…
Он прижался лицом к ее шее, потом поцеловал. А Хелен принялась мягко внушать ему, почему ей не стоит ехать с ним. Они перешли в гостиную и, усевшись в пухлые красные кресла, говорили, говорили.
Льюис был приятно взбудоражен: какие взрослые у них с Хелен проблемы. Да, она права, у него действительно будет столько дел, они почти не смогут видеться. И вообще, час на самолете — и он в Лондоне.
Как только выкроит время, прилетит к ней. А ей и впрямь лучше не трогаться с места. Здесь ей покойно и уютно. Ей нужно отдыхать, побольше думать о себе и о ребенке… Тут Льюис умолк, вновь ощутив блаженную радость сопричастности, общей тайны. Они посмотрели друг на друга.
— Тэд думает, это твой ребенок, Льюис, — Хелен прикоснулась к его руке.
— Пусть думает. Ему-то какое дело, — Льюис пожал плечами. — Это касается только нас с тобой. Нам самим важно разобраться в себе, в нашем будущем.
— Все так неожиданно. Не знаю, что сказать. И еще… что мы скажем всем остальным?
Лицо ее сделалось вдруг таким беззащитным. И Льюису в который уже раз захотелось заслонить ее собой, в такие минуты он ощущал себя настоящим мужчиной. Чем беззащитней она выглядела, тем мужественней он себе казался — естественно, а как иначе?
— Милая ты моя, — он поцеловал ее. — Я люблю тебя. Мы скоро поженимся. Я буду заботиться и о тебе и о ребенке. Он будет моим. Он уже мой. Я постараюсь быть ему хорошим отцом. А что, я люблю детей. — Льюис улыбнулся. — Я обожаю своих племянников, можешь спросить у моих сестер. Их стараниями я заимел уже полдюжины племянников и племянниц. — Он старался говорить шутливым тоном, чтобы подбодрить Хелен, но лицо его не желало слушаться, становясь все серьезнее.
— Знаешь, — смущенно продолжил он, — мне трудно об этом говорить… в общем, другие могут не понять… тот же Тэд. Лучше ничего никому не объяснять. Это касается только нас с тобой. Это наша тайна. Я не хочу, чтобы кто-нибудь совал свой нос в нашу жизнь, ведь все опошлят. Если мы знаем, на что идем, если доверяем друг другу… если любим друг друга…
Он все-таки решился выговорить это! Льюис с бьющимся сердцем смотрел на Хелен. Лицо ее ласково дрогнуло; голубые глаза сделались серыми, они всегда становились такими, если Хелен была чем-нибудь тронута или взволнована. Она прижала ладонь к его щеке.
— Наверное, нам не стоит начинать со лжи, — мягко сказала она. — Совсем не стоит.
— Это не ложь! — Льюис сжал ее руки. Он так хотел верить в это! — Не ложь, а правда, не просто твоя или моя, а наша правда. Понимаешь?
