Натали Фокс - Ты будешь страдать, дорогая
— Что с тобой? — Склонившись над кушеткой, Фелипе убрал с ее щеки прядь волос. — Ты побледнела. — Его голос звучал почти нежно.
Но Джемма была настороже. Она заставила себя улыбнуться. От одной мысли об этой женщине рядом с Фелипе вся краска схлынула с ее лица.
— Я в порядке — просто жара так действует. Здесь очень душно. — Она постаралась взять себя в руки. — Ты… ты нарисовал очень мрачный портрет Агустина.
Фелипе выпрямился.
— Правда? Агустин — сложная личность. Держит свою нефтяную империю в ежовых рукавицах, да и в личной жизни не менее суров. Он высокомерен, горд, а подчас отвратительно противоречив…
Совсем как ты, чуть не сорвалось с языка Джеммы.
— ..и работа над его портретом может преподнести тебе уйму сюрпризов.
— Что, еще один способ меня наказать? — спросила Джемма, вдруг не на шутку испугавшись: святости от своего отца она не ждала, но этот человек, похоже, настоящее чудовище.
Фелипе неожиданно улыбнулся, в глазах появилась даже теплота.
— Нет, радость моя, — мягко ответил он. — Просто горькая правда, не имеющая лично ко мне никакого отношения. Давай уйдем отсюда. Это место чертовски напоминает мавзолей!
— Скорее алтарь, — мрачно поправила его Джемма.
— Не хочешь перед обедом поплавать? — предложил он.
Какая заботливость! Джемма благоразумно решила отложить на потом мысли об Агустине, его жене и своей маме. Позже, оставшись одна, она сможет поразмышлять над откровениями Фелипе, но сейчас… сейчас ей нужно собраться. Фелипе что-то становится подозрительно милым — следовательно, в его поведении близок поворот на сто восемьдесят градусов. Она должна быть начеку и достойно его встретить.
— Да, с удовольствием, — отозвалась она.
Кристина поначалу стеснялась позировать, но потом успокоилась и неподвижно пристроилась на стуле у окна. Поблизости все время маячила Мария, делая вид, что печет пироги, но Джемма, весело усмехнувшись, подумала, что из духовки в ближайшее время вряд ли что появится.
Джемма нанесла несколько быстрых, резких штрихов на самом маленьком из полотен, которые обнаружила в студии и взяла с разрешения Фелипе. Работа, похоже, будет несложной: у Кристины оказалось очень интересное лицо. Она была красива, и это подспорье в работе, но все же главное не в том. Ее лицо излучало любовь. В нем была какая-то безмятежность, которая смягчила бездонную черноту глаз, добавила матового блеска оливковой коже и краски пухлым губам.
Джемма старалась не думать в процессе работы о таких отвлекающих моментах, как любовь, но это оказалось столь же невозможно, как удержать разлив реки весной.
Где же обещанные Фелипе пытки? Сегодня она столкнулась лишь с намеком на них. Когда они загорали после купания, она открыла глаза и поймала его взгляд на своем теле. Вскоре после этого она укрылась полотенцем, объяснив, что боится сгореть. На самом деле этот взгляд напомнил ей о том, как Фелипе готов был бесконечно изучать ее тело, когда они еще только познакомились. Тогда он боготворил и нежил ее, но сейчас его переполняет жажда мести, и Джемма почувствовала угрозу в его жадном взгляде. Усилием воли ей пришлось подавить волну желания, которую вызывал этот изучающий взгляд…
— Отдохни, Кристина, — сказала Джемма, вытирая ветошью кисть и отступая назад, чтобы взглянуть на работу. Перед этим она объяснила Марии, что у нее не хватит времени на полный портрет, поэтому она напишет лишь голову и плечи без какого-либо фона. Сейчас обе они остановились перед холстом, и Джемма рассмеялась при виде разочарования на их лицах. — Знаю, что сейчас впечатление не очень, но обещаю, что, когда работа будет закончена, портрет вам понравится, — сказала она.
Все три женщины болтали, смеялись, и Джемма была довольна общением с ними. Она отбросила мысли о Фелипе и сосредоточилась на работе. Ей нравилось вызывать свои модели на разговор — люди при этом расслаблялись, а это так важно, чтобы уловить истинный характер человека. Она вспомнила замечание Фелипе, высказанное им по поводу того портрета, который он видел в Лондоне. Мол, фабрикант выглядит на нем напыщенным и скучным. По-другому она и не могла написать его, поскольку тот человек был именно таким. И перестать думать о Фелипе, сколько бы она ни старалась, она тоже не могла, он все время маячил где-то на задворках ее сознания, ожидая подходящего момента, чтобы напомнить о себе.
— Итак, ты принялась за работу, и клиент у тебя куда более очаровательный, чем тот пресловутый промышленник, — произнес позади нее Фелипе тихим, предназначенным лишь для нее голосом.
Ее поразило, что в этот самый момент она думала о том же. Поразило и горько ударило. Вспомнилось время, когда подобное часто случалось. Оба одновременно начинали говорить об одном и том же, а потом хохотали от такого совпадения.
— Забавно: ты вспомнил о том человеке и я только что думала о нем, — ответила она спокойным, почти сожалеющим тоном.
— И о той ночи тоже думала? — шепнул он с такой иронией, что Джемма вся напряглась.
Но быстро опомнилась. Она все забывает, что эти взлеты и падения — лишь часть его игры в месть.
— На сегодня довольно, Кристина. — Проигнорировав замечание Фелипе, она собрала кисти и направилась к раковине, чтобы вымыть их.
Кристина и Мария снова подошли к холсту, но Джемма почти не слышала их криков восторга. Сердце ее было стиснуто болью. Болью, которую ей любой ценой необходимо скрыть от ее мучителя. Ему ни за что не выиграть.
Он последовал за ней к раковине и остановился так близко, что тепло его тела обжигало ее кожу.
— Невыносимо больно, верно?
— Что именно? — бойко поинтересовалась Джемма. Она не собиралась доставлять ему удовольствие, показывая, насколько уязвима.
— Не стоит притворяться. Тебе прекрасно известно, что я имею в виду.
— Да, известно, — неохотно вздохнула она, — но ты только теряешь время, Фелипе. Я не возражаю против твоих намеков, большей боли, чем уже доставил, ты мне доставить не сможешь, — солгала она. — Но только не на виду у прислуги, ладно? Это же показывает твою слабость, не мою.
— Прислуга знает свое место, чего нельзя сказать о тебе, радость моя. А что касается слабости, так мы еще посмотрим, кто выдержит этот экзамен. — Он налил две чашки кофе.
Джемма дождалась, когда Мария и Кристина вышли из студии, и только потом набросилась на него.
— Твои пытки ты называешь экзаменом, не так ли? Ты зря тратишь и свое, и мое время, — с нажимом повторила она. — Ты заставляешь меня пройти полный цикл мучений, как белье в стиральной машине. Наливаем холодную воду, подогреваем до девяноста градусов, полчаса крутим, полощем в ледяной воде и быстро выжимаем. — Она улыбнулась. — Очень сложный процесс — и все зря, потому что тебе придется повторять его снова и снова. Я — как одежда фирмы «Маркс и Спенсер»; никогда не изнашиваюсь.
