Логово дьявола - Лилиан Харрис
— Да, я займусь этим. — Я киваю, а затем в мгновение ока исчезаю.
Вместе мы промыли порезы на его лице. Он окончательно проснулся примерно через час после того, как мы закончили. Он знал, где он и кто мы, что, по словам мисс Греко, было хорошо. Он даже попил воды, но есть отказался.
Я бы тоже не хотела есть, если бы меня кто-то просто избил. Если бы я могла, я бы сделала этим людям так же больно, как они сделали ему. Как они могли так поступить? Что не так с этими людьми? Как будто мой отец сделал их всех сумасшедшими. Как и он.
За последние два года мы с Маттео очень сблизились. Мы буквально неразлучны, и это не потому, что ему некуда идти. Мы смеемся. Мы читаем друг другу книги. Мы мечтаем о мире за пределами нашего, гадая, каково это — быть в нем, быть одним из тех людей, которым повезло. Я готова на все ради него, и я знаю, что он готов на все ради меня.
Я лежу рядом с ним, не желая оставлять его одного, вдруг ему что-то понадобится. Мы держимся за руки, глядя друг другу в глаза, один из его глаз опух и почти закрылся.
— Мне так жаль, Маттео. — Слезы омывают мои ресницы. Когда он ничего не говорит, я продолжаю: — Если бы я знала, как вытащить тебя отсюда, ты знаешь, я бы это сделала. Мне жаль, что мой отец и мои дяди так поступают с тобой. — Я опускаю голову, мне слишком стыдно смотреть ему в глаза.
— Это не твоя вина, — наконец шепчет он, сжимая мою руку. — Ты ни в чем не виновата.
— Они — моя семья. — Я хнычу, задыхаясь.
— Но ты не они. Ты — это ты, и ты всегда была хорошим другом.
Но я не такая, хочу возразить я. Для начала я не вызывала полицию. Да и не могла бы. У нас в доме нет телефонов, а мисс Греко слишком боится папу, чтобы помочь мне. А что, если, позвонив в полицию, с ним произойдут еще более ужасные вещи? С мисс Греко? Я не знаю, что делать.
Он медленно вдыхает.
— Ты не могла бы остаться еще немного? — Он закрывает глаза. — Это поможет мне заснуть.
— Все, что тебе нужно.
Я скольжу рукой вверх и вниз по его руке, как это делает мисс Греко, когда я с трудом ложусь спать. Когда его грудь мирно опускается вместе с дыханием, я смотрю на него в последний раз, прежде чем закрыть глаза, и надеюсь, что кошмары останутся далеко — от нас обоих.
ГЛАВА 7
АИДА
13 ЛЕТ
Того мальчика, которого я встретила так давно, больше нет. Он старше, чем кажется. Холоднее. Суровее. Мой отец как будто высосал из него всю радость, которой он когда-то обладал.
Мы все еще близки. И он все еще здесь. В подвале. Прикованный. Запертый от всего мира.
Мы по-прежнему проводим вместе каждый день. Отец каким-то образом позволяет мне. Я не сомневаюсь в этом. Я принимаю это как подарок, один из немногих, которые он мне сделал. Только это не совсем подарок, не так ли?
Это страдание и боль, завернутые в красивый бантик. Потому что, приобретая друга, он страдает. Ужасно.
Они били его бесчисленное количество раз, однажды так сильно, что врач подумал, что у него сломаны ребра. Это единственные случаи, когда они давали ему отдохнуть.
В остальные дни они забирают его, и когда он возвращается, у него кровь. На лице. На руках. Иногда даже на одежде. Иногда немного, а иногда очень много. Он не хочет говорить об этом, о том, что они заставляют его делать. Но мне не нужно это слышать, чтобы понять, что это плохо.
И все же, что бы они с ним ни делали, я по-прежнему вижу в нем частички того маленького мальчика, который мне так дорог. Им не удалось оторвать его от меня полностью. Я не думаю, что им это удастся, хотя они и стараются изо всех сил.
Мой друг. Вот кто он. Единственный, кто у меня есть. Я не могу его потерять. Он не может умереть. Но каждый день, когда его увозят, я боюсь, что в этот день он не вернется.
Он не хочет, чтобы я видела, как ему больно. Порезанные костяшки пальцев или синяки на лице — он старается все это скрыть. Но это не то, что может скрыть человек. Он говорит мне, что надо идти, что он устал, но я знаю, что он хочет сделать.
Я жду, когда он выйдет из душа, сидя на кровати. Луис, человек, который все еще следит за домом днем, смотрит на меня, прислонившись к стене, ожидая, когда Маттео снова наденет цепь. Почему мой глупый отец не может просто запереть эту чертову комнату и позволить ему передвигаться как человеку? Он может пройти только мимо матраса и в угол комнаты.
Дверь со щелчком открывается, и Маттео выходит, его волосы еще влажные. Он полностью одет.
— Наконец-то. — Луис хмыкает, как будто ему пришлось ждать дольше, чем эти чертовы пять минут. — Пойдем. — Он хватает Маттео, который с рычанием отпихивает его руку. — Еще раз так сделаешь, и я отрежу тебе руку, — предупреждает Луи, и Маттео скрипит зубами в ответ, ожесточенно глядя, как его тянут к кровати, и цепь охватывает его запястье.
— Твой отец сказал, чтобы ты поднялась через пять минут. Не зли его.
— Угу. — Я раздраженно закатываю глаза. — Пока. — Я отпихиваю его рукой, насупив брови, и сажусь рядом с Маттео на матрас.
Он прикусывает, жестоко глядя на нас, и ругается, направляясь к лестнице. Как только дверь закрывается, я вздыхаю с облегчением.
Я ненавижу этих людей — моего отца, моих дядей, их людей. Почему со всеми ними не может случиться что-то плохое, чтобы мы с Маттео смогли убежать, как и планировали, когда только познакомились.
— Почему ты все еще хочешь быть моим другом? — спрашивает Маттео, глядя на свои руки и играя пальцами.
Я отшатываюсь назад.
— Что за глупый вопрос?
— Серьезный. — Он делает долгий вдох и наконец смотрит на меня. — Я нехороший человек, Аида.
— Чушь. Может, ты и забыл, но мы
