Темное безумие - Алеата Ромиг

Ее лицо расслабляется.

— Теперь я делаю это так часто, что не осознаю. Это рефлекс. Как будто я настоящий человек или что-то типа того, — усмехается Сэди.

Я почти тянусь к ней, но вместо этого решаю вытащить шнурок из кармана. Сэди — одна из немногих, кому я доверяю достаточно, чтобы ослабить бдительность.

— Ты такая же настоящая, как и все остальные.

Выражение ее лица меняется, становится более серьезным, когда она улавливает смену темы.

— Твой последний пациент, — начинает она, — расскажи мне о нем.

Я приподнимаю бровь.

— Вот это поворот. — Она пожимает плечами, не извиняясь. — Ну, раз уж я не могу обсуждать наши сессии… что ты хочешь знать? — Я затягиваю нитку вокруг пальца.

— Как ты справляешься, и почему после стольких лет вдруг задумалась об операции.

— Причина и следствие. — Разматываю нитку. — Это так просто, не правда ли?

— Просто.

Я убираю нитку в карман и складываю руки вместе, скрывая шрам на ладони, который начал пульсировать.

— У меня контрперенос3, — признаю я.

Сэди не реагирует. Контрперенос — нормальное явление в нашей сфере.

— Значит, это настоящая причина, по которой я здесь.

— Я подумываю об операции… еще мне нужно решить, следует ли мне прервать работу с этим конкретным пациентом.

Сэди выпрямляется, и я впервые замечаю, что она надела блузку с V — образным вырезом, который позволяет мне увидеть шрам вдоль ее ключицы. Шрам, который она скрывала с того дня, как мы встретились.

— Ты испытываешь раздражение во время сеансов?

Я качаю головой.

— Нет.

— Тебя отвлекает боль в спине? Может ли боль быть внешним проявлением эмоций, проецируемых на пациента? Ты чувствуешь волнение? Тревогу?

Я снова качаю головой.

— Хотела бы я, чтобы все было так просто. Я уже сталкивалась с этим раньше. — Я делаю паузу, мысленно упорядочивая слова, прежде чем их озвучить. — Он меня привлекает. — Но это еще не все…

В зеленых глазах Сэди нет осуждения.

— Это чисто физическое влечение?

Я облизываю губы.

— Физическое… и частично эмоциональное. Грейсон умен. И знает об этом. Увлеченный. — Я глубоко вздыхаю. — Возможно, это первый случай, когда я верю, что действительно могу помочь пациенту реабилитироваться.

— И ты этого хочешь.

— Конечно. — Я вспоминаю наш последний сеанс. — Он манипулятор. И я знаю, они могут быть опасными, но, клянусь, во время нашей последней сессии произошел прорыв. Мне просто нужно проработать свои эмоции, потому что я боюсь, что без меня его приговорят к смертной казни.

Сэди откидывается назад. Она сидит в моем кресле. Сегодня пациент — я.

— Ты сказала, что боишься. Страх — сильная эмоция. Чего еще ты боишься?

Я быстро качаю головой, сдерживая издевательский смех. Я знаю эту тактику, я знаю, что она делает, и все же мне от этого не легче.

— Хочешь знать, есть ли какая-либо связь между мыслями об операции и тем, что мой пациент находится в камере смертников?

Она дергает головой, пожав плечами.

— А она есть?

Я прикусываю нижнюю губу.

— Я так не думаю. Причины, по которым я отложила операцию, не имеют ничего общего с тем, как я реагирую на своего пациента.

— Лондон, мы никогда не рассматривали вопрос о твоей вине выжившего, — говорит она. — Ты предпринимаешь какие-то шаги, чтобы бороться с этим?

— Ну, я же подумываю об операции, не так ли? — Я смотрю на аквариум. — Прости. Я сегодня не в лучшем настроении.

— Нет, ты права. Это важный шаг к тому, чтобы, наконец, осознать, что ты не несешь ответственность за смерть отца.

Ее слова резкие и быстрые, словно пощечина. Моя рефлексивная реакция столь же резка.

— Я никогда не говорила, что виню себя…

— После аварии ты отказалась от операции, которая избавила бы тебя от болей в позвоночнике, — настаивает она. — Ты каждый день живешь с болью, потому что той ночью ты была за рулем машины. Не нужно быть психологом, чтобы понять, что ты заставляешь себя страдать из-за чувства вины, Лондон. И теперь, когда твоего пациента, вот-вот приговорят к смертной казни, в то время как ты думаешь, что можешь ему помочь, ты снова страдаешь от вины. Ты проецируешь свой стыд на пациента, который — если ты его не спасешь — умрет, и ты будешь в этом виновата. Ты хочешь рискнуть карьерой из-за того, что отказываешься бороться с виной? Ты когда-нибудь спрашивала себя, почему чувствуешь такую потребность заступаться за убийц?

Жестокая честность. Именно поэтому я допустила Сэди до своих мыслей. Я вытираю пот со лба. А когда смотрю на руку, то под слоем макияжа вижу вытатуированный ключ. Мои виски стучат синхронно с участившимся сердцебиением.

— Мне нужен перерыв. — Я встаю и иду к мини-холодильнику, чтобы взять бутылку воды. Я делаю большой глоток, прежде чем передаю бутылку Сэди.

Она принимает ее и ставит на пол.

— Слишком сильно для второй сессии?

Я фыркаю от смеха. Затем, посерьезнев, смотрю ей в глаза.

— Я убила своего отца.

Я никогда не произносила эти слова вслух.

Сэди не вздрагивает.

— Твой отец погиб в автомобильной катастрофе.

Я киваю, хотя мне виднее.

— Я идентифицирую себя с ним, — говорю я. Естественно, что я имею в виду Грейсона. — Мой пациент — Ангел Мэна. Безжалостный убийца. Никакого милосердия, хотя его прозвище говорит об обратном. И я прекрасно понимаю его логику. Все его жертвы заслуживали наказания. И я идентифицирую себя с ним, потому что я рада, что они мертвы.

Между нами наступает тишина, которая становится слишком громкой, и я больше не могу глядеть в пол. Я поднимаю взгляд. В выражении лица Сэди до сих пор нет ни намека на осуждение, и почему-то это только усугубляет ситуацию.

— Я знаю. — Я откидываю челку. — Мне нужно прекратить наши сеансы.

— Нет, — говорит она, и это меня шокирует. — Тебе нужно копнуть глубже, доверься себе, изучи перенос и контрперенос между тобой и пациентом.

Я хмурюсь.

— Психоанализ? Я думала, ты давно согласилась, что я плохо разбираюсь в фрейдистских методах.

— Просто ужасно. — Она искренне улыбается. — Но было бы непростительно не дать тебе бросить себе вызов и удерживать тебя от великого открытия только из-за небольшого страха.

— Бросить себе вызов, — повторяю я, отчетливо слыша страх в своем голосе. — Это предписание врача?

Она вздергивает темные брови.

— Вообще-то, да. Тебе не нужно, чтобы я говорила, что делать, или давала разрешение. Если твой пациент приговорен к смертной казни, ты должна принять это и признать, что это не отражение тебя или твоей жизни. Опасность не в твоих личных чувствах к пациенту. Это можно исправить. Несколько сеансов,