Ты родишь мне после развода (СИ) - Мария Устинова
Когда я открываю глаза, все волшебным образом изменилось. Наверное, ночью стало холодно… Или я не понимаю, почему лежу, положив голову на плечо Ярову, хотя засыпала к нему спиной. Мы укрыты двумя пледами внахлест, под ними тепло, а снаружи и вправду холодновато. Сырой утренний воздух щекочет нос.
Я кошусь ему в лицо, но Яров спит. Черты слегка заострились, но дыхание ровное. Я привстаю, глядя на его бок. Повязка на месте, грудь мерно поднимается.
— Уже не так страшно? — неожиданно шепчет он на ухо, и я отдергиваюсь.
Пока пялилась на рану, он проснулся.
Я отодвигаюсь, а затем вскакиваю с кровати и бегу в кухню. Умывальник там простой, деревенский. Я умываюсь холодной водой, нахожу зубную пасту и чищу зубы. Не очень приятно просыпаться в обнимку с мужчиной, которого я знаю со вчерашнего дня, да еще и угрожал мне. Хотя выспалась я неплохо…
Яров приходит на кухню, из одежды на нем только штаны и широкая повязка на груди. От смущения я смотрю в другую сторону, и ставлю чайник.
Умывшись, он проверяет телефон.
— Одиннадцать, — вздыхает он. — День мы здесь. Вечером поедем в город.
Мы пьем кофе, я изнываю от беспокойства за сестру.
— Можно позвонить сестре?
Он молча пододвигает телефон. Я набираю номер, ерзаю несколько гудков, пока она не снимает трубку:
— Карина, это ты? Как ты, с тобой все в порядке?
— А с тобой? — волнуюсь я.
— Да… Мы у друзей. А ты где, твой муж звонил, искал тебя…
— Не говори с ним, — прошу я. — Во-первых, с Вадимом говорить бесполезно. Во-вторых, я не хочу, чтобы он знал, где я. И где ты, тоже не говорили.
— А где ты? — в голосе появляется любопытство. — Вернее, с кем? С ним, да? С парнем на «ягуаре»?
В голосе появляется жгучее любопытство. Ей до одури интересно, не любовник ли он мне, раз я не хочу ставить мужа в известность.
— Да, — отвечаю я. — Он обещал разобраться и помочь.
— Ну ты рисковая, — восхищенно выдыхает сестра.
У меня нет времени объяснять.
— Свяжемся завтра в то же время, — я возвращаю трубку Ярову.
Он улыбается и жмурится, как кот. Реплики сестры он не слышал, но вполне может о них догадаться по моим ответам. Его забавляет, в каком ключе мы его обсуждали. Я чувствую смущение и неловкость за излишне романтичную сестру.
— Она права, — говорит он. — Природа, опасность, мужчина и женщина наедине…
Я вскакиваю из-за стола, смущенная флиртом.
— Где-то рядом река, — говорю я. — Можно сходить?
— Пожалуйста, — он делает разрешающий жест ладонью, словно все вокруг к моим услугам. — Только прежде, чем убегать, помни. Ты помогаешь мне — я тебе. А если они тебя найдут, то сделок не предложат.
— Да уж помню, — вздыхаю я, перед глазами встала картина, как меня волокут и насильно сажают во внедорожник.
Это полностью лишает побег смысла.
Тем не менее, под предлогом заняться машиной, Яров выходит на крыльцо вслед за мной. Я неторопливо спускаюсь к реке. Утром еще прохладно, на траву выпала роса. Приятно пахнет хвоей. Ближе к реке начинается лиственный лес. Отсюда я уже слышу журчание и спускаюсь под уклон.
Наконец, деревья расступаются, и я вижу реку. Спокойную, не особо широкую. Зато нет следов пикников и мусора — до города далеко, плюс, возможно, это частная территория. В речке, уверена, есть рыба, а в лесу можно поискать грибы.
Я оглядываюсь, глубоко вдыхая свежий воздух. Тиной почти не пахнет, вода не цветет — течение не дает застояться.
Начинает щемить сердце от покоя вокруг. Природа напоминает жизнь в селе с бабушкой. Нахожу неподалеку поваленное дерево и сажусь, поджав ногу. Раньше я любила посидеть летом на природе, поглазеть на речку или поле. Как бы не измотали тревоги, а это всегда помогало. Ветер так умиротворенно шелестит листвой, что невзгоды уходят на второй план. Есть в природе что-то, что заставляет чувствовать вечность.
Я всегда мечтала о семье. Еще бабушка прожужжала этим уши: семья самое важное, найдешь хорошего мужа, родишь деток и проживешь жизнь счастливо, как у Христа за пазухой.
Прости, бабушка.
Деток не родила. Мужа нашла плохого.
В нем не было ничего из тех качеств, что хвалила бабушка. Ни крепкой хватки, ни умения, ни мужской смелости. Не смогла я этого разглядеть.
Или мы со временем устали друг от друга.
Его сломили неудачи, мне тоже досталось. Отдалились друг от друга. Как бы я хотела сейчас с ней увидеться и поговорить на женские темы. Больше никогда этого не будет…
Мама жива, я могу пойти к ней, хотя с ней и не сложилось близких отношений, только не пойду ведь. Мы почти чужие. И я могу навести на нее бандитов. Какими бы между нами ни были отношения, так я поступить не могу. У нее уже новая малышка — новая дочка. Судя по соцсетям, зацелованная и любимая. А не я — ошибка молодости.
По-настоящему близки мы были с бабушкой. Она заменила мне маму. Вспоминать наши посиделки с ней, или совместное выковыривание косточек из вишен на варенье, прогулки в лесу и сбор грибов — приятно, и вместе с тем грустно тем, что больше никогда не повторится. И пусть многое впереди другого. Но этого уже не будет…
Раздается шорох, я оглядываюсь. Яров стоит позади, так же — полуголый. Скорее всего, не хочет марать на природе последний нормальный комплект одежды и ходит, как дикарь.
— Я решил, ты сбежала. Тебя долго не было.
— Нет, просто на речку решила посмотреть. Люблю природу.
— Можно?
Яров присаживается рядом, тоже смотрит на гладь воды.
— Никогда не понимал, что люди в этом находят. Я целиком городской житель.
— А я в детстве в селе жила, — зачем-то говорю я, пощипывая высокую травинку. — Это бабушка меня приучила. После того, как грибы или ягоды соберем, всегда так сидели, отдыхали. Просто молчали и смотрели на речку или лес…
— Скучаешь по бабушке? — неожиданно серьезно спрашивает он.
Печаль утраты трудно скрыть. Но я уже не маленькая и мы почти незнакомы для таких разговоров. Я закрываюсь. Яров понимает, что я не настроена продолжать и поднимается.
— В чаще растет земляника, — на прощание говорит. — Только не заходи далеко. Если что, кричи.
— Кричать — если волк появится?
— Если заблудишься. И если медведя встретишь, тоже кричи.
— И чем ты мне поможешь от медведя? — интересуюсь я, вспомнив
