Мария Акулова - Залечишь мои раны?
— Помнишь, я говорил, что возможно приеду? — на той стороне промолчали. — Ну, так вот, скоро — это совсем скоро, Снежок.
На что он рассчитывал? Вряд ли на визг от радости, прыганья на кровати, но никак не на:
— Может, не стоит?
* * *Снежу действительно разбудил звонок.
И если первых несколько секунд она просто не могла понять, почему будильник вдруг решил сработать среди ночи, то стоило только предположить, кто может звонить в такую рань, сердце замерло.
Так было всегда — каждый раз, видя на экране мобильного незнакомый номер, душа девушки падала в пятки. Она боялась, что однажды ей позвонит не Дима. Позвонит незнакомый человек, чтобы сообщить, что… все плохо. Все уже непоправимо.
— Алло, — а в те несколько секунд, что разделяют ее обращение и ответ с другого континента, Снежана обычно успевает живо представить себе эту картину во всех красках.
— Hola, hermanita! — незнакомые слова на чужом языке подействовали лучше любого бодрящего — Снежа резко села в кровати, прижав свободную руку в груди.
— Что? — Нет. Пусть это будет он. Пожалуйста, пусть будет он.
— Говорю, привет! — ее облегченно вздоха на той стороне слышно не было, слишком там шумели.
— Привет, — выставив руку перед собой, Снежа следила за тем, как конечность бьет мелкой дрожью.
— Помнишь, я говорил, что возможно приеду? — дрожать рука перестала, видимо, это следствие того, что ее не совсем счастливая обладательница впала в ступор. — Ну, так вот, скоро — это совсем скоро, Снежок.
Если бы он не ошарашил ее так звонком, потом обращением, а теперь этой новостью, Снежана среагировала бы по — другому, но сейчас на языке крутились единственные слова, кажущиеся верными:
— Может, не стоит?
— В смысле? — брат явно опешил.
— Не надо, Дим. Ты ведь там устроился, правда? Ты сам говорил, что у тебя достаточно денег, новая жизнь, новые люди вокруг. Сам говорил, что там тебе комфортней, чем было здесь. Не надо.
— Ты не хочешь меня видеть? — если кто‑то другой посчитал бы его тон просто холодным, Снежа услышала обиду. Горькую обиду, которую нанести может только близкий человек. И ее нанесла она — сестра, но по — другому, было бы куда хуже.
— Я хочу, но я… Я боюсь. Что будет, если ты вернешься? И зачем? Главное, зачем, Дима? Чтобы прятаться?
— Думаешь, я буду от него прятаться?
— Думаю, ты не дурак, а значит — будешь.
— С чего вдруг? — Снежана слышала, что с каждым ее словом, брат раздражается еще больше. Но если это поможет его отговорить, она готова была даже перетерпеть эту ссору. Уже далеко не первую. — Больше трех лет прошло. Кроме того, никто же не пострадал! Если он захочет дать мне в морду — то, пожалуйста, мне тоже есть за что его поколотить.
— Ты бредишь! — сон давно уже как рукой сняло, а теперь, Снежа даже не пыталась сдерживаться от того, чтоб не повысить голос. — Что значит никто не пострадал? Ты человека похитил, Дима! Саша лежала в больнице неделю! Она чуть ребенка не потеряла! О чем ты?! — в такие моменты Снежане казалось, что Дима даже до конца не осознает, что сделал.
— Три года прошло…
— Да хоть десять, Дима! Пройдет десять и двадцать лет, а он по — прежнему будет тебя искать! — впервые Снежана облачила в слова то, что постоянно держала в мыслях.
— Ну, так я сам приду. Но не так, как хочет он.
— Дима…
— Все, закрыли тему, — слушать ее он не хотел. Блокирую любое зерно благоразумия на корню. — В субботу…
— Да, — смиряясь, Снежана устало закрыла глаза. Вот за что? За что все это на ее голову?
— Он устраивает праздник?
— Да.
— И ты…
— Да, Дима. Я иду. Потому, что… — самой себе Снежа не могла ответить: почему? Почему согласилась на личное приглашение Самарского. Почему не придумала отговорку. Почему, зная, что он пригласит, не купила себе на это же время билеты в Днепр или любой другой город, страну, планету. Почему не ложится спать под открытым окном с мокрой головой, надеясь заболеть и получить официальную причину не прийти. Не знала. А еще не понимала, зачем он ее туда звал. Зачем изредка звонил? Зачем иногда заезжал в студию, когда позволяла работа? Неужели не понимал, что так только хуже? Так она до сих пор верит, что у них есть шанс. Один единственный, маленький, но шанс.
— Ты до сих пор сохнешь по нему? — теперь голос брата казался таким же глухим, как ее собственный, сразу после того, как девушка подняла трубку.
А ответить ей было нечего. Сохнет. По нему, без него — не так важно. Важно, что сохнет.
— Снежа, неужели за столько лет, ты не встретила никого, способного помочь забыть Самарского?
И снова ответом Диме стала тишина. Вполне возможно, что она встречала таких множество. Вполне возможно, что на ее пути были люди, куда лучше, чем Ярослав. Но она почему‑то зациклилась на нем.
— Не нужно приезжать, Дима. Пожалуйста. Я боюсь за тебя. Я волнуюсь за тебя, когда ты там, а если ты вернешься… Не нужно.
Несмотря на шум, где‑то на другом континенте, в том, что Дима хмыкнул — Снежа не сомневалась.
— Ладно, мне пора. Я скоро позвоню, если ты не против, конечно… — обиделся. Конечно, обиделся. Что бы она ни вкладывала в свои слова, он способен был услышать только пренебрежение к себе и нежелание видеть рядом с собой. А доказать, что это всего лишь волнение о нем, дураке, Снежана бы не смогла.
— Я буду ждать, балбес.
— Целую.
Ответить времени Снежане уже не дали. Их снова разделяли десятки тысяч километров и прерывистые сигналы гудков.
Дима снова появился в ее жизни на минуту, а потом пропал, забрав с собой спокойствие, надежды, что все обойдется и сон.
Спустив ноги с кровати, Снежана поплелась на кухню. Что там пьют для сна? Молоко с медом? Вряд ли они сами помогут успокоиться, а если растворить в них несколько таблеток, может и сработать.
Она стояла у окна, вглядываясь в городской пейзаж очень долго. Думаю обо все на свете и одновременно ни о чем. Даже решение найти Снежана не пыталась, просто ждала, пока подействует снотворное, пока глаза станут закрываться сами собой, пока все мысли не оставят квадратную голову, чтобы вернуться уже завтра. Таблетки не действовали долго, но, в конце концов, победили именно они.
Положив тяжелую голову на подушку, Снежана разблокировала телефон — заставка, которая появилась у нее совсем недавно, тоже почему‑то успокаивала. В ней не было ничего особенного. Что может быть особенного в лице, которое полнится недостатками? И вообще, зачем она поставила на заставку фотографию практически незнакомого мужчины? Сумасшедшая. Нормальные женщины ставят фото любимых, мужей, детей, ручных собачек, в конце концов. А у нее — неизвестно кто, с пронзительным взглядом.
