Диана Машкова - Любовный треугольник
Хотя… и родные люди преподносят порой сюрпризы. Глеб тяжело вздохнул, вспомнив про письма в своем рюкзаке, о которых забыл всего на несколько минут: впервые за последние дни. И был счастлив уже от этого. Конечно, благодаря адресу на конверте он теперь знал, где живет отец. И это плюс. Но все равно Глеб уже тысячу раз пожалел о том, что взял письма с собой! А хуже того – прочитал. Временами ему казалось, что правильнее было бы забрать у матери деньги, чем забираться без спросу к ней в душу. В душу близкого – и в то же время совсем, как оказалось, незнакомого – человека.
Это были не письма отца, он ошибся. Глеб, лось египетский, прихватил с собой неотправленные письма матери к своему бывшему мужу! Оказывается, она писала их, запечатывала и складывала в сундук. То ли считала, что не пришло время отправлять, то ли не могла побороть своей гордости. Но сколько боли было в этих испещренных мелкими каракулями листах. Сколько любви и обиды!
Если бы Глеб только мог представить себе раньше, что именно маме пришлось пережить! На многое смотрел бы иначе. Отец изничтожил мать.
Муж вытворял с ней все, что хотел, и не испытывал ни малейшей вины: считалось, что первая беременность была ее собственной прихотью, на которую она решилась, чтобы женить на себе отца. Пусть даже и так. Но как она любила его! Всю жизнь. Безответно и безнадежно.
На горе себе, Глеб прочитал в письмах, что еще в то время, когда родители жили вместе – он тогда был младенцем, – отец не стеснялся болтать на весь город, что ненавидит свою жену. Что она женила его на себе против воли, и пусть теперь она пожинает плоды! Трое сыновей, которых он непонятным образом народил с нелюбимой женщиной, нисколько его не смущали. Все заботы о хлебе, о доме он непринужденно переложил на плечи жены. А сам занимался тем, что «искал себя». Ни одна работа ему не подходила – просидев два месяца за бумагами, он увольнялся; проходив полгода на завод, поднимал хай до небес и орал, что «больше ни за что, никогда»; устроившись слесарем в универмаг, через неделю сбегал. Сначала мать суетилась, что-то искала для него, а потом и сама отчаялась: вывертам отца не было никакого предела. Она завела огород и каждый день после работы пропадала на грядках. Пыталась отправить отца с урожаем на рынок, но тот заартачился, как осел. Обвинил жену в том, что она хочет окончательно разрушить его репутацию, сделать на весь город шутом. Не хватало еще, красивый молодой мужик – и встанет за прилавок с картошкой!
«Репутация» волновала отца не потому, что он надеялся на солидную должность или планировал заняться каким-нибудь делом. Ему нужны были женщины. Он влюблялся и волочился напропалую. Часто не приходил домой ночевать. А иногда – того хуже – приводил с собой какую-нибудь бесстыжую девку и заставлял мать накрывать для них ужин, прислуживать. Все это на глазах у троих детей, пусть и совсем маленьких…
В своих жутких письмах мать без конца вспоминала. Рассказывала о прошлом, страдала. А после всего – вот этого Глеб уже не в состоянии был понять – писала, что готова терпеть что угодно, готова целовать гребаному мужу ноги и стелить постель для девиц, которых он будет притаскивать в дом, лишь бы быть рядом!
Самым страшным открытием, которое заставило поверить Глеба в то, что мать, как он давно уже боялся, сошла с ума, было упоминание о тех самых деньгах. Оказалось, что все эти невообразимые миллионы в нитяных чулках заработала она сама, торгуя на рынке, экономя каждую копейку и отказывая семье во всем! Деньги нужны были ей для мужа – чтобы, когда он вернется к ней, не наделать прежних ошибок. Не раздражать его бедностью, не отвлекаться на заработки, не ходить за детьми (слава богу, они уже выросли) – жить только ради супруга и угождать мужу во всем. Рукотворный рай, который она готовила им двоим на земле.
Глеб едва сдерживал ярость, когда читал это последнее письмо матери, сидя в грязном тамбуре на корточках. С тех пор как она его написала и не отправила, прошло уже целых два года, а бредовые идеи, кажется, до сих пор оставались при ней. Она все еще верила в то, что муж ее одумается и вернется…
Вот это было чудовищно! Только теперь Глеб стал понимать, откуда в матери столько грубости и жестокости: она мстила своим сыновьям – тоже мужчинам – за то, что ее бросил любимый муж. Отыгрывалась на них за полученные обиды.
Но ведь это несправедливо! Мало того, что ее дети уже пострадали – росли без отца, – так она их еще за это и мучила!
Глеб невольно сжал кулаки. За долгое время в пути он выучил письма матери наизусть. И теперь, приехав в Москву, понимал, что не успокоится, пока во всем до конца не разберется. Кто это все-таки – человек или зверь – его отец? Почему он так поступил? Даже если не любил жену, неужели не мог попытаться быть порядочным ради троих сыновей?!
Думая про письма, Глеб разнервничался так сильно, что на лбу выступил пот. Счастливое состояние, которое он ощутил в первые минуты, едва сойдя с электрички, пропало бесследно: прежде чем строить свое будущее, нужно бы разобраться с собственным прошлым. Он должен увидеть отца. Пока он еще не мог для себя решить, отдавать ему письма матери или нет, и подумал, что будет действовать по наитию. Если почувствует, что отец способен понять, – отдаст. А если нет, то не будет о них даже заговаривать. Скажет, что приехал с единственной целью: познакомиться с товарищем, произведшим его на свет.
Глеб пошарил в рюкзаке за своей спиной и нащупал завернутую в пакет банку консервов: свой последний обед. Дальше нужно заботиться о хлебе насущном. Ладно, все это – позже. Сначала встреча с отцом.
Еще в электричке он пытался выяснить у людей, где находится в Москве улица Академика Миллионщикова, но никто толком не знал. Твердили одно: «Приедешь, иди в метро. Там разберешься».
Мысль о том, что надо спуститься в метро, окончательно испортила настроение. Во-первых, он понятия не имел, что там и как: до какой станции ехать, где покупать билет, хватит у него денег на проезд или нет? За время в пути из своих сбережений он тратился только на хлеб: на электрички все равно не хватало. Дай бог, чтобы хоть на метро…
Глеб стал осторожно спускаться в подземный переход, обозначенный красной буквой «М», из которого толпой выходили люди с поклажей. Они торопились на поезд, сшибали с ног.
Глеб прижался к деревянным перилам и, практически скользя по ним, спустился вниз, но в стеклянные двери он войти не сумел – человеческий поток на выход не прерывался ни на секунду. Полный трындец, кто только это придумал?! Пытаешься открыть дверь, чтобы войти, и тут же получаешь ею по носу – человек, который выходит, выталкивает ее от себя изо всех сил. Так и поубивать друг друга можно! Двери жутко тяжелые. Вот тебе и дворец! Войти хотя бы…