Спорим, она будет моей - Агния Арро
Вспоминаю угрозу Никиты. Мне не нравится, что я вообще подумала о нем именно сейчас. Наглый, настырный, избалованный! Не умею я с ними! С парнями вообще… Девчонки легко сходятся, расходятся, а мне страшно влюбиться. Это же привязанность и как терять ее потом? Мама потеряла папу и это привело к страшным последствиям. А вдруг я тоже влюблюсь настолько сильно, что потом не смогу до конца отпустить? Обо мне некому будет заботиться… И никому не расскажешь. Только Влада знает об этом моем страхе, потому что видит, как мне тяжело. С каждым годом все труднее, а тут еще бабушка с тетей Машей сверху. Но у мамы есть я, а у меня никого не будет. Я видела клиники, видела тех, кто в них содержится постоянно.
Не хочу. Я лучше учиться буду, а эти двое… да пусть идут лесом! Никита ко мне пристает, а потом лапает Соболеву. Я видела сегодня. Совсем не удивлюсь, если сегодня же он поедет к ней или наоборот, и у них все будет. Это же так просто. Они шепчутся об «этом» между собой. Делятся впечатлениями, кто, с кем, сколько. Даже дурацкие марафоны устраивают. Чертовы соревнования, кто больше!
Влюбиться страшно до панически сведенного живота, и я стараюсь выбросить из головы бессовестные стальные глаза.
Выскакиваю на своей остановке. Бегу домой. Киваю соседке, гуляющей с тойтерьером, и, запыхавшись, вваливаюсь в подъезд. Держусь за стенку, согнувшись пополам. Восстанавливаю дыхание и бегу по лестнице. Ноги уже отнимаются. Хватаюсь за дверную ручку. Дергаю. Закрыто. Теперь бы еще ключи в сумке найти.
Звеня мелочью, достаю связку из маленького кармана. Открываю. Бегу взглядом по прихожей. Вся обувь на месте. Нет, не вся! Маминых сапожек нет и бабушкиных ботинок.
— Маша! — ору с порога. Плевать мне, что она тетя. В грязной обуви пробегаю по квартире, обнаруживаю тетку перед телевизором. — Ты не слышишь?
— И тебе здравствуй. Не повышай на меня голос, — вякает она.
Противная. Терпеть ее не могу. Лучше бы работу искала, раз так в городе жить хочет!
— Мама где?
Улыбается. Мне хочется выбить ей зубы. С ноги. Прямо подошвой своих ботинок. И плевать, что я девочка. Я ботинки даже под платье одеваю, мне так удобно!
— Да придут они сейчас, не истери, — фыркает тетка. — Прогуляться до магазина пошли. Жрать нечего.
Бросаю рюкзак там, где стояла, и бегу на улицу. С козырька над подъездной дверью ветром сдувает снег. Он сыплется мне на голову, попадает за шиворот расстегнутой куртки. Кручу головой, пытаясь прикинуть, куда они могли пойти.
Да куда угодно! У нас район хоть и не самый крутой, но магазинчиков со всем необходимым вокруг много. Есть даже небольшой рынок поблизости, где летом можно сэкономить на свежих овощах и фруктах.
Уже собираюсь бежать в одну сторону, как из-за угла дома с противоположной выворачивают бабушка с мамой. Они о чем-то разговаривают. Мамочка спокойная, я выдыхаю. Бабушка держит ее под локоть.
Иду навстречу.
— Моя Вася пришла, — улыбается мама.
Чувствую, как натянутая во мне пружина медленно распускается.
— Пришла, — кидаюсь к ней на шею, обнимаю. Дышу родным запахом с воротника ее пальто. — Ты как? Врач приходил?
— Приходил, — за нее отвечает бабушка, — дома все расскажу. Идемте, у меня ноги замерзли.
— Мам? — стою на месте.
Она как девчонка взгляд от меня уводит. Не нравится мне эта история.
Дома так дома.
Беру ее под руку с другой стороны и делюсь, как прошел мой день. Она любит слушать. Такая с виду нормальная семья получается, если не считать моей нервно-облегченной улыбки.
Поднимаемся. Маша забирает пакеты, шуршит ими на кухне. Мамочка уходит к себе переодеваться, а я, сложив руки на груди, смотрю на бабушку.
— Дай мне хотя бы раздеться и руки помыть.
Через десять минут собираемся в гостиной. Бабушка протягивает мне большой исписанный листок с заключением. Я пропускаю все, ищу только самое главное, где написано, что моей маме рекомендовано лечение в стационаре и она более не может заботиться о несовершеннолетней дочери.
— Она может! — поднимаю на них злой взгляд.
— Вась, хватит заниматься самообманом. Тебе специалист русским по белому написал заключение. Это ты стала для нее мамой, а так быть не должно. Мы остаемся здесь вплоть до твоего совершеннолетия и медкомиссии. Как твой опекун, я несу за тебя ответственность. И опеку над Викой буду оформлять на себя или Машу, — подтверждает ровно то, что я и сама уже знаю.
— Понятно, — встаю из кресла, кинув листок на стол.
Иду в спальню к маме. Она стоит у окна, прижав к себе старого плюшевого зайца с несуразными длинными ушами, водит по ним ладошкой и всхлипывает: «Мне без Васи будет плохо. Васе со мной будет плохо. Я люблю свою дочку…».
— Я тоже тебя люблю, мам, — подхожу, глажу ее по плечам. — Мне без тебя тоже будет плохо. Давай еще поборемся, пожалуйста.
Она сдается, я вижу. Устала. Тяжело бороться с собственной психикой. Врачи говорят, если бы не я, она бы уже сдалась и окончательно утонула в своем иллюзорном мире. Усаживаю ее на кровать и включаю ее любимый фильм. Сажусь рядом, забив на уроки. Она зайца к себе прижимает одной рукой, а второй меня, и увлекается сюжетом, который я вызубрила наизусть.
Мне на работу пора.
В гостиной забираю из шкафа одежду. Переодеваюсь в ванной. На мобильник сообщение от Платона приходит. Он поговорил с отцом и… мне отказали в консультации! Калужский и не гарантировал ничего.
«Спасибо, что попытался», — пишу в ответ.
«Извини», — прилетает от него.
Не за что ему извиняться, я знаю, что у них там все сложно. Должна была попробовать.
Мне везет и в кофейню сегодня добираюсь быстро. Застываю перед стойкой, пялясь в спину, обтянутую черной футболкой.
Почувствовав мой взгляд, Никита разворачивается на высоком стуле, и его красивые губы растягиваются в довольной улыбке.
— Я обещал найти, я нашел.
— Поздравляю. Дальше что? И здесь будешь меня доставать? — прохожу за свое рабочее место, завязываю фартук.
— Колючая, — смеется Ник. — Сделаешь мне кофе? Американо.
Пожав плечами, готовлю для него кофе без подвоха. Хотелось, конечно, но сейчас он клиент,
