Опекун. Вне закона - Ронни Траумер
– Куда ты, блять, смотришь всё время? – выбешивает меня уже.
– Меня одна блондинка глазами пожирает, – довольно играет бровями.
Проследив за его взглядом, я чуть не поперхнулся виски. Блондинка, и правда, глазами пожирает, только не Сеню, а меня, и, скорее всего, она в своих фантазиях меня к стене прижала и расстреляла, как дезертира.
– Забудь о ней, дорогой мой, – усмехаюсь я.
– А что? – прищуривается Сеня.
– Помнишь, я говорил про подругу Каролины, которая работает в этой гостинице? – друг кивает, уже начиная понимать, куда я клоню. – Так вот, та разъярённая фурия, которая грозится меня отравить каждый раз, когда я переступаю порог «Розалии», а я тут частый гость, как ты знаешь, вот это она и есть, – криво улыбнувшись, я бросаю взгляд на… как её там, Юля, кажется.
– Люблю укрощать строптивых, но к подруге твоей Каролины не полезу, – поджимает губы с явным разочарованием на лице. – Ладно, ты езжай домой и поговори со своей… как её назвать? Дочерью? – откровенно смеётся надо мной.
– Иди к чёрту! – выплёвываю я и встаю на ноги. – Сам счёт оплатишь, раз остроумный такой, – бросаю через плечо под его весёлый смех и иду на выход в окружении охраны.
Воспользуюсь советом друга и попробую поговорить с демоницей, вдруг прокатит. И она свой бойкот закончит, и я спокойнее жить буду.
Глава 4
Лина
Сдулась. Крылья отрезали и оставили на вершине мира мучиться от безысходности, ведь летать больше не можешь. Я просто устала. Попытка сбежать из золотой клетки провалилась, и я потеряла силы и надежду. На меня давит всё вокруг, и только оставаясь одна в доме после ухода новой домработницы, я усаживаюсь в гостиной у панорамного окна на теплый пол и, укутавшись в плед, попиваю горячий шоколад. Голодовку я с лёгкостью переношу: пью чай, кофе с молоком и мой любимый горячий шоколад. Знаю, что это неправильно, что могу посадить желудок, но пусть это будет на совести тирана-бандюгана.
Сидеть в своей комнате, конечно, неплохо, но я всё равно пользуюсь тем, что Марата нет дома допоздна, и прогуливаюсь по квартире, больше ведь негде гулять. А я такой человек – на одном месте долго не могу, тело ломит, если долго сидеть. Не понимаю тех, кто может целыми днями лежать на диване и пялиться в экран телевизора. Мне нужно двигаться, что-то делать, и без разницы что, лишь бы не тухнуть.
Думала убраться в доме, но Марат нанял эту женщину, которая, к слову, плохо свои обязанности выполняет. Она больше время убивает, чем делом занимается. А у меня глаз намётан на это всё: мама страдает *рипофобией и в своём стремлении держать дом в идеальной чистоте приучила к этому и меня. Я могу найти пыль даже там, где её нет, и это стало частью меня. Даже ненавязчиво, не пытаясь что-то разглядеть, ты заходишь в чей-то дом, и глаза сами находят, где грязь. Я пыталась избавиться от этого, но мне не удалось. И вот сегодня, когда я наблюдала за Светой, у меня руки чесались протереть после неё повторно пыль, но сдержала себя, предпочтя не смотреть, как она убирается.
Внезапно из мыслей вырывает звук поворачивающегося ключа в замке. Вздрогнув, я бросаю глаза на часы на стене, которые показывают время на всех континентах мира. Совсем рано, за окном-то ещё светло, а Марат не возвращается домой в это время. Убежать в свою комнату я не успею, да и не хочу. Прятаться от Самойлова нет смысла, как и нет смысла бежать из клетки, всё равно поймают.
Судя по удивлённому взгляду, Марат не ожидал найти меня в гостиной и уж точно не ожидал увидеть с чашкой в руках и укутанной в плед. Бросив короткий взгляд на него, я отворачиваюсь к окну, продолжая смотреть с высоты двадцать пятого этажа на город.
Не слышать приближающихся шагов в пустом доме невозможно, как сильно не пытаться, но я всё равно продолжаю делать вид, что мне куда интереснее смотреть на облака, чем на мужчину в дорогом пальто, благоухающего сводящим с ума запахом, который уже наполнил пространство вокруг меня и проник в лёгкие, напоминая события прошлогодней давности.
Не вижу, но чувствую его взгляд на себе, слышу его мерное дыхание, потому что Марат в паре шагов от меня. Поднимаю глаза и в отражении окна вижу, что он стоит, словно статуя греческого бога на пьедестале, подавляя своей силой и властью. Ноги на ширине плеч, руки в карманах брюк, пиджак расстёгнут, а чёрная водолазка облегает его рельефное тело. Красивый, опасный, злой.
– Встань! – приказывает в своей привычной манере, и мне приходится сильнее сжать кружку в руках, чтобы не реагировать на него. Сделать вид, что его нет, что одна в квартире. – Каролина, встань… пожалуйста, – на последнем слове я резко поворачиваю голову и, округлив глаза, смотрю на него в упор, не веря в услышанное.
Неужели он попросил? Вежливо, не рыча, как дикий зверь, а спокойным тоном?
Марат протягивает мне руку, и я вовсе впадаю в ступор. Может, я сплю? Уснула, прислонившись лбом к прохладному стеклу? Но нет, мужчина стоит с протянутой рукой и смотрит на меня своими серыми глазами. Поддавшись непонятно каким инстинктам, я вкладываю свою руку в его широкую ладонь, и он, сжав её, поднимает меня с пола, словно я и не вешу пятьдесят семь килограмм.
– Поговорим? – спрашивает, внешне оставаясь невозмутимым.
Я от шока не могу и слова из себя выдавить, всего лишь киваю, после чего Самойлов кивком головы показывает в сторону стола и, отпустив мою руку, жестом приглашает присесть. Поплотнее укутавшись в плед, словно он может меня от чего-то защитить, на негнущихся ногах я занимаю место за обеденным столом. Марат садится на другом конце и откидывается на спинку белого стула.
– Начнём с начала, – говорит он, и я слышу, как у меня пульсирует в ушах. – Я знал твоего отца, и когда его… когда он умер, я оформил на тебя опеку, решив таким образом защитить тебя и твою мать, – начинает, барабаня пальцами по чёрной столешнице из массивного дерева. – Катя отказалась брать у меня деньги просто так, и я нанял её на работу, – он смотрит мне в глаза, и я не смею даже сомневаться в его словах. – Теперь, когда она в больнице, и ты осталась одна, я обязан был забрать тебя, – эту фразу он говорит с какой-то злостью, будто говоря «ты