Я тебя куплю - Лея Кейн
У столика в окружении удобных диванчиков нас уже ждет официантка с меню. Чеховской заказывает бутылку виски для них с братом и самый лучший коктейль для меня. Я не успеваю отказаться от алкоголя в пользу сока, как официантка уходит. Ну ладно, выпить и расслабиться мне не помешает.
— Расскажешь о себе? — Рука подсевшего ко мне поближе Чеховского располагается на спинке дивана, пальцами коснувшись моего плеча.
Внутри все сжимается от его взгляда, тона, парфюма. Мачо во всех смыслах: и внешне симпатичен, и фигурой аполлон, и умеет подать себя. Варька уже бы на колени к нему забралась, но во мне нет столько уверенности.
Я смотрю на развалившегося напротив Камиля, а он и бровью не ведет, пялясь по сторонам и подергивая ногой в такт музыки. Явно выискивает себе подружку на ночь, бросив меня в жерло вулкана.
— Если вы не против, я не хотела бы сейчас говорить о себе, — отвечаю я.
Чеховской смеется, запрокинув голову.
— Вы? Ты серьезно? Вы? Я так стар? Может, все же на «ты»? Это сближает.
Я сглатываю, отсаживаясь от Чеховского и напрасно надеясь, что Камиль вмешается, выставив какой-то барьер между мной и его братцем. Но спасает вернувшаяся официантка. Принесенный алкоголь отвлекает Чеховского от меня. Он разливает виски и подает мне коктейль.
— Ну что, за нас? За кого нам еще пить? — усмехается он, поднимая тост.
Я стукаюсь с ними своим бокалом и присасываюсь к соломинке, поглядывая, как проглатывают свои порции мои новые друзья.
— Знаешь, брат, у Адель же есть причины конфликтовать со мной. — Чеховской снова откидывается на спинку дивана. — В Палермо не довольны ее работой. Говорят, Адель — прошлый век.
— Они предложили тебе встать во главе компании? — спрашивает Камиль, закуривая.
Чеховской кивает, улыбаясь уголком губ.
— Они видят во мне будущее.
— А ты?
— Мы с тобой были готовы к этому. Как только Адель схлестнулась с Глебом, все полетело псу под хвост.
Упоминание Глеба взрывает во мне очередную бомбу. В горле свербит, глаза начинает щипать. Я выбрасываю соломинку из коктейля и пью его прямо с бокала, ловя на себе озадаченный взгляд Камиля.
— Не спорю, — отвечает он. — Но ты сам-то что решил?
— Итальянцам нужна дурь из Средней Азии. Если мы с тобой уладим этот вопрос, то вырвемся из-под крыла Адель. У нас наладится собственный независимый бизнес.
— Нахрена им это?
— Дешевизна, брат, дешевизна. — Чеховской наливает им еще. — Ты же понимаешь, что Адель на дно нас тащит. Однажды она облажается — и нас всех повяжут. Я не собираюсь гнить за решеткой.
— Ты поэтому сделал предложение Паоле? Чтобы подлизать зад ее папаше?
Взгляды братьев встречаются. Улыбка сходит с лица Чеховского. Он уже не произносит тост, молча выпивает виски и стискивает зубы.
Похоже, у Камиля отвратительные отношения не только с сестрой. Он и с братом не всегда общий язык находит. Впрочем, ничего удивительного. Нужны стальные нервы, чтобы жить с ним в ладу.
— Конфетка! — вдруг обращается Чеховской ко мне, и я едва не захлебываюсь остатками коктейля, уже ударившего в голову. — Потанцуем?
— Я? Эм-м-м…
Едва я успеваю поставить бокал на столик, как Чеховской хватает меня за руку и, подняв с дивана, тянет к лестнице. Но подорвавшийся с места Камиль задерживает меня на полпути, горой появившись передо мной. Мои пальцы выскальзывают из руки Чеховского и интуитивно упираются в твердую грудь его брата. Голова приятно кружится, и хочется выпить еще.
— Бухая уже? — рычит он, сверля меня черными глазищами.
— Была бы бухая, ты стал бы казаться симпатичнее.
— Тебя вроде только что предали? А уже тянет на танцы?
— Тебе-то что?! — развожу я руками. — Какое тебе дело до меня?!
Он делает шаг вперед, обвивает мою талию рукой и притягивает к себе.
— Если ты забыла, я напомню: я тебя купил, — напоминает гневным шепотом мне на ухо. — Ты принадлежишь мне. Моя собственность, моя вещь, моя рабыня.
— В чем дело? — К нам возвращается хмурый Чеховской. — Мы просто потанцуем, брат!
У Камиля звонит телефон. Не отпуская меня, он свободной рукой достает его из кармана, и я прекрасно вижу высветившееся фото красивой брюнетки. Невольно улыбаюсь, чувствуя, как разжимаются его тиски-объятия, и вопрос сам срывается с губ:
— Невеста?
Глава 11. Римма
Камиль
Не получается из медсестрички серой забитой мыши. Отвечает мне тем же дерьмом, что я лью на нее. Это не может не восхищать. В обиду себя не даст. А когда свежая рана ноет, она в настоящую стервятницу превращается.
Гребаный телефон не перестает звонить, вибрацией врастая в мою ладонь, а медсестричка выскальзывает из моих объятий. Туманной дымкой растворяется в танцующей толпе, оставив меня наедине со своими демонами.
— Чего тебе? — рычу в телефон.
— Не груби, — льется в ухо сладкий до тошноты голосок Ермаковой. — Мне доложили, что ты в нашем клубе. Может, заодно поднимешься ко мне и заберешь свои вещи?
— Мне нечего забирать. Или думаешь, покоя не дают подаренные тобой безделушки?
— А часы, что тебе отчим на шестнадцатилетие подарил?
Так вот где они! Следовало догадаться, что они у этой ведьмы остались, ведь как раз после нашего расставания я их и потерял.
Я ладонью опираюсь о перила и замечаю танцующую внизу медсестричку. Девочка двигается изящно, скованность сменилась смелостью. У брата уже слюни по колено, так и липнет к ней.
— Я занят. Завтра пришлю Азиза, ему отдашь.
— Ой, да брось! Я знаю, что в клубе ты с Романом и Паолой.
Вот как? Значит, тебе доложили, что с нами девушка, и ты решила, это Паола. Это же потрясающе! Такой шанс отомстить тебе мне может больше не представиться.
— С чего ты взяла, что мы с Паолой? Она дома. Можешь у Адель спросить. Мы в клубе с моей девушкой, — отвечаю я, наслаждаясь тоном, которым преподношу эту новость.
— Не гони, Камиль, — хохочет Ермакова. — Кто тебя, мужлана, вынесет?
— Если у тебя личная жизнь после нашего расставания не складывается, это не значит, что у меня тоже все тухло. Смирись уже, что я не вернусь. — Сбрасываю звонок, чтобы больше не слышать ее голоса, и выпиваю еще.
Каким же набитым дураком я был, когда делал ей предложение. Думал, вот оно — счастье. Подарил этой суке свою долю в клубе. Хорошо, что квартиру не успел на нее переписать. Хотя из-за воспоминаний хочется ее спалить ко всем чертям: каждый метр, каждый кусок обоев, как те ее картины,
