Связанные местью - Кора Рейли
Однако Гроул не слишком беспокоился. Он пережил ад, и всё ещё жил в нём. Ему нечего было бояться.
Ничто, что ожидало его после смерти, не могло причинить ему большего вреда, чем уже был причинён.
От него не осталось ничего, что не было бы сломано, ничего, что можно было бы уничтожить, за исключением, возможно, его тела, но это его тоже не беспокоило.
Он знал боль, даже агонию. Это была единственная константа в его жизни. Он почти привык видеть в этом друга. Что-то, на что он мог рассчитывать, что-то предсказуемое.
Нет, он не боялся ни боли, ни смерти. Фальконе всегда говорил, что это делает его таким ценным активом. И Гроул этим гордился, хотя слова, слетавшие с губ Фальконе, оставляли горький привкус.
Они принимали его за слабоумного, считали глупым комнатным песиком, который делал то, что от него ожидали, не имея ни малейшего представления о том, что они задумали.
Как одна из многих бойцовых собак, которых Фальконе и многие другие держали ради развлечений.
Но многие совершают одну и ту же ошибку — принимают молчание за глупость, приравнивают отсутствие слов к отсутствию понимания и знания. За эту ошибку они могут когда-нибудь поплатиться.
Он знал большинство их самых глубоких и темных секретов, просто потому, что они не держали свои грёбанные рты закрытыми в его присутствии. Они думали, что он не слушает, а даже если и слушает, как он вообще мог понять, что они говорят?
Он презирал их, но они хорошо платили и уважали его за силу и жестокость. Он не собирался использовать свои знания.
Ему не нужно было много денег на еду для собак, на себя, на женщин, и время от времени на выпивку. Ему нравилась его простая жизнь. Он не хотел её усложнять.
Он бросил взгляд на съежившуюся девушку на пассажирском сиденье.
Он надеялся, что она не станет осложнением. Едва ли он сможет вернуть её. Фальконе это не понравится. Не то чтобы Гроул собирался её возвращать. Она была его самым ценным достоянием на сегодняшний день.
Она смотрела в окно, не обращая на него внимания. Как и на вечеринке. Как и все они, пока больше не могли игнорировать его. Неужели она всё ещё думает, что выше его?
Он снова посмотрел на дорогу.
Это не имело значения. Теперь она принадлежала ему.
Эта мысль вызвала у него приступ гордости, и его пах напрягся в предвкушении.
КАРА
Я едва могла дышать. От страха и из-за зловония. Боже, самый худший запах, который я когда-либо чувствовала.
Кровь. Металлический, сладкий, и угнетающий.
Я всё ещё видела лужу крови, растекающуюся под безжизненным телом отца, видела мать, стоящую на коленях среди красной жидкости, и расширенные от ужаса глаза Талии.
Каждое мгновение этой ночи, казалось, было выжжено в моей голове.
Я перевела взгляд на парня рядом со мной.
Гроул.
Он вел машину одной рукой, выглядя расслабленным, почти умиротворенным.
Как можно смотреть на мир после того, что случилось? После того, что он совершил?
Его одежда и руки были в крови.
Так много крови. Отвращение искалечило меня.
Несколько недель назад мои телохранители быстро увели бы меня от такого человека, как он. Моя мать практически оттащила меня от него на вечеринке Фальконе.
А теперь я находилась в его власти.
Он являлся жестокой, неистовой рукой Фальконе.
Он повернулся ко мне.
Его глаза были пустыми, зеркальными, отражавшими мой собственный страх. Его руку и грудь покрывали воинственные татуировки в виде ножей, шипов и пистолетов.
Я не могла перестать смотреть на него, хотя и хотела. Мне было необходимо сделать это, но я замерла.
В конце концов, он снова перевёл внимание на дорогу.
Я вздрогнула и опустила голову, пока мой лоб не уперся в прохладное окно.
В голове гудело. Я никак не могла собраться с мыслями. Взять себя в руки.
Мне нужно было найти выход из этой ситуации.
Но мы уже замедляли ход, сворачивая в обшарпанный жилой район. Краска на большинстве фасадов облупилась, а передние дворы были завалены мусором.
На нескольких подъездных дорожках были припаркованы машины без шин и с разбитыми стёклами. Они бы уже никуда не смогли поехать.
Гроул остановил машину перед свежевыкрашенным гаражом, и вылез наружу.
Прежде чем я успела придумать план, он оказался рядом со мной и открыл дверь. Он схватил меня за плечо и вытащил.
Мои ноги едва держали меня, но ему, казалось, было всё равно.
Он повел меня вокруг машины по потрескавшемуся тротуару и заросшей лужайке перед домом.
Группа подростков, собравшихся через два дома, слушала музыку и курила, а на другой стороне улицы женщина в грязной майке и татуировках, змеящихся по рукам, выбрасывала мусор, и выглядела так, словно вот-вот родит.
Я открыла рот, чтобы позвать на помощь.
Гроул выпустил хриплый вздох.
— Давай. Кричи. Они не помогут тебе. У них свои проблемы.
Я замешкалась.
Подростки и женщина смотрели на нас, наблюдая, как Гроул тащит меня к его дому, и даже не глазом не моргнули.
Даже кровь на Гроуле, казалось, не шокировала их. В их выражениях было смирение, оно, казалось, сочилось из их пор. У них не было сил заботиться о себе, контролировать свою жизнь, бороться за своё будущее, не говоря уже о моём.
Но я всё равно умоляла их глазами, надеясь. Всё ещё надеясь после всего.
Женщина первой отвела взгляд и вернулась в свой дом, через несколько мгновений подростки вернулись к тому, чем занимались.
Этим людям было всё равно, что со мной происходит. Они бы не помогли.
Мы подошли к двери. Краска облупилась, обнажив выгоревшее на солнце дерево.
Гроул открыл дверь.
Она не была заперта.
Мой взгляд снова метнулся к группе подростков.
Не похоже, чтобы они упустили возможность проникнуть в дом, который даже не был заперт.
Я посмотрела на своего пленителя, на шрам, пересекающий его горло, на кровь на его рубашке и руках, на жёсткие линии его лица.
Гроул встретился со мной взглядом, и мои ноги почти подогнулись под темнотой в его янтарных глазах.
Он ничего не сказал.
— Даже здесь никто не осмеливается перечить тебе, — прошептала я.
— Это правда. Но мне не нужно запирать дверь не из-за этого. Большинство людей в этом районе наркоманы и терять им нечего.
Гроул затащил меня в свой дом и закрыл дверь.
Внутри дом был ещё хуже, чем снаружи. Кондиционер работал на максимуме, превращая маленький коридор, в
