Опекун - Виктория Лукьянова
– Уже уходишь? – Его голос похож на гром среди ясного неба.
Кивнув, сворачиваю салфетку и аккуратно складываю ту на край стола.
– Приятного аппетита.
– Я не отпускал.
В горле появляется комок.
– Я подожду вас у кабинета, – хриплю, задвигая стул. Получается не очень хорошо – ножки скребут по полу.
– Эрика.
– Я подожду…
Говорить нет сил, но опекун замолкает, и я расцениваю его молчание как знак согласия. Переставляя ноги, добираюсь до двери, хватаюсь за ручку.
Как же мне плохо.
Голова кружится, в носу свербит. И еще как-то темно вокруг. Все кружится.
Мне так плохо, что хочется взвыть, но не могу.
Открываю рот, пытаясь вдохнуть. Воздуха так мало, легкие сжимаются, грудная клетка болит.
Сердце выныривает из пяток и ударяет пульсом в голову.
Темно. Очень темно и страшно.
Я в новой попытке открываю рот и безмолвно кричу.
Бесполезно.
Рука соскальзывает с металлической ручки и плетью повисает вдоль тела. А тело… Тело становится ватным, безжизненным. Я вновь кричу, но в ответ слышу лишь тишину.
Зову по имени.
Кажется, я зову его по имени…
Чернота заволакивает глаза.
Я падаю в пропасть, понимая, что ничего не могу сделать. Любая попытка встречает лишь безысходность того, что произойдет.
Удар оглушает.
Чернота становится абсолютом в моей голове.
Мыслей больше нет…
Глава 11
За неделю я начал привыкать к нашему ритуалу – «вопрос-ответ» и встреча на следующий день, но сегодня вопреки собственным желаниям все-таки пришел на ужин точно тогда, когда в столовой оказалась Эрика. У меня закрались подозрения, что с девчонкой не всё так просто, и развеять эти подозрения у меня получилось практически сразу.
Она не просидела и пяти минут, к еде не притронулась, на меня не смотрела. Превратилась в маленькую запуганную девочку, которая шарахалась от собственной тени. Пожалуй, мне нужно прекращать давить на нее. Об этом я и думаю, когда Эрика поднимается, складывает салфетку и тоненьким сиплым голоском сообщает, что будет ждать меня около кабинета. Как выдрессированная собачонка.
Хочу отказаться от ритуала, отправить ее в комнату, и отдохнуть от пугающих мыслей, но сдерживаюсь. Если позволю эмоциям взять над собой верх, я потеряю контроль над подопечной.
Эрика, не дожидаясь ответа, осторожно уходит. Крадется на цыпочках, не смотрит по сторонам. Дверь находится за моей спиной, поэтому я теряю Эрику из виду, и вздрагиваю, когда слышу грохот.
Первая мысль – девчонка психанула и хлопнула дверью.
Вторая мысль, которая сменяет первую через долгие секунды, – Эрика в беде.
Я оборачиваюсь, вижу ее обездвиженное тело, холодею. Она упала.
Притворяется?
Я хочу думать, что Эрика притворяется и пытается избежать неудобных вопросов, но девчонка не шевелится. Почти не дышит.
Воздух заканчивается в собственных легких.
Я вскакиваю, стул заваливается и с грохотом падает на пол. Я бегу к Эрике, не чувствую рук и ног. Мир, который секундой ранее был осязаем, растворяется и превращается в вакуум, в котором я кричу и трясу Эрику. Она не шевелится, не слышит меня, никак не реагирует.
Вторая дверь, ведущая из кухни, открывается и на пороге застывает помощница. На грохот, а может, на мои крики прибегает Татьяна.
– Скорую! Вызови скорую! – ору как ошалелый. – И тащи аптечку. Нашатырь!
Несмотря на панику, голова начинает работать. Обморок. Скорее всего, у девчонки самый обычный обморок, который чуть не отправил меня в нокаут. Но злиться буду потом. Сейчас нужно привести ее в чувства.
Переворачиваю Эрику, ошарашенно понимая, какая же она легкая. Осматриваю ее, прощупываю пульс, отвожу волосы в поисках ран. Голову поворачиваю так, чтобы в случае рвоты, она не захлебнулась, хотя сомневаюсь, что в ее желудке хоть что-то есть. Меня волнует кое-что другое: Эрика упала так, что могла удариться головой и вместе с обмороком получить сотрясение. Второй вариант развития событий мне не нравится.
Вскоре вбегает Татьяна и протягивает мне баночку. Слава богам, у нас хоть что-то есть. Несколько капель на салфетку, подношу к ее носу. Запах бьет и по моим рецепторам. Эрика дергается. Едва-едва, но мне достаточно, чтобы выдохнуть.
Я придерживаю ее голову, пока Эрика пытается пошевелиться.
Она открывает глаза. Смотрит так, будто только что проснулась. Ничего не понимает, пытается покрутить головой, но я не позволяю. Хочу лишь привести ее в чувства, чтобы не усугубить ситуацию.
– Эрика, ты меня слышишь?
Она еле заметно кивает.
– Вот и хорошо, – срывается хрипом. – Ты упала в обморок.
Ее глаза удивленно округляются. Значит, понимает, что с ней происходит.
– Мы вызвали скорую.
Я слышу, как Татьяна заканчивает разговор, объясняя, что произошло и куда нужно приехать. Будут здесь не так скоро, как хотелось бы, но я подожду. Мы подождем.
Эрика тем временем что-то пытается прохрипеть и оттолкнуть мою руку. Я замираю. Ее холодная ладошка кажется мне ледяной. Но собственную руку не опускаю – удерживаю Эрику от опрометчивого поступка.
– Оставайся тут. И не пытайся уснуть.
Она не сопротивляется. Выдыхает. Вздрагивает.
– Мне плохо…
– Знаю, – шепчу, приближаясь к ней.
Наши тела соприкасаются. Эрика пытается отползти, но я удерживаю девчонку практически на своих коленях. Она едва всхлипывает и часто дышит. Онемевшее минутой ранее тело начинает жить, а вместе с этим приходит страх. Ее трясет.
– Воды, – обращаюсь к Татьяне, и та немедленно подносит мне стакан.
Предлагаю Эрике сделать глоток. Только глоток, чтобы промочить горло. Эрика едва касается губами. Капелька остается на сухих потрескавшихся губах.
Черт подери! Я лишь сейчас понимаю, как она вымоталась за эти дни. И ведь я причастен к этому! Изводил ее, запугивал, вселял страх перед собой и вот итог. Она оказалась на грани из-за моего желания проучить девчонку.
Но так ли виновата Эрика в том, что происходит?
Или в том, что произошло исключительно моя вина…
«– Не нужно, – Мия оттолкнула мою руку и отвернулась.
Я спрятал сжатую ладонь за спиной, сдерживаясь от желания выругаться.
– Мама просила тебе принести молоко с медом. Я принес. Выпей.
– Заделался добрым младшим братиком? – хрипя от кашля, поинтересовалась Мия. Ко мне так и не повернулась.
– Приходится.
– Обойдусь уж как-нибудь.
– Просто выпей или скажи ей, чтобы она перестала меня гонять и выполнять все твои больные требования.
– О, смотрите-ка, у кое-кого зубки прорезались.
– Мия!
– Да ну тебя. Отвали. У меня голова сейчас взорвется, еще легкие будто наружу просятся. Я больше не могу кашлять.
– Лечись, дура!
– Дура? – запыхтев, вылезла из-под одеяла и глянула на меня покрасневшими глазами, прищурившись. – Да как ты…
– Да,
