Грешник (СИ) - Гауф Юлия

«Наверное стыдно с такой, как я показываться» — снова разозлилась я, проклиная свой возраст.

Еще недавно думала, что молодая, и вот, здравствуйте! На части рассыпаюсь!

— Я вниз спущусь, к машине, — сказала, решив не грубить человеку, решившему помочь мне без лишних вопросов.

— Ты поднимешься на один этаж, и подождешь меня ровно пять минут, — отрезал Денис, и потащил меня по коридору, чуть ли не силком выталкивая из квартиры. И загораживая ото всех своих друзей.

Еще одно унижение в мою коллекцию, зашибись. Мне не адвокат по разводам нужен, а психолог. Этот месяц состарил меня не на тридцать дней, а на тридцать лет так, что я уже свое собственное отражение ненавижу.

И свои мысли.

Но я поднялась у себе, и, пока ждала Дениса, проверила сумочку: паспорт, выключенный телефон и деньги. Все на месте, вроде бы. Поскорее бы до мамы добраться, и уговорить ее лечь в больницу… Господи, хоть бы все хорошо было! Хоть не жди Дениса, а беги по ночному городу. Кажется, так быстрее получится до мамы добежать.

Я ведь нагрубила ей, сорвалась. Мне стало легче, когда высказала ей все, а вот маме… Боже, папа ведь сказал, что ее скорая откачивала! И она не встает!

— Дура! Нашла, на ком срываться — на человеке другого поколения, — прошептала, уткнувшись лбом в прохладную стену.

Внизу, на пролет ниже, стало еще более шумно, чем было, хоть музыка и стихла. Денис провожает своих гостей, пока я прячусь от них — не накрашенная, в старых джинсах, толстовке и кедах. И с сумкой, которая к этому «наряду» не подходит.

Наконец, по лестнице легко взбежал Денис, и произнес:

— Едем… постой-ка, ты плачешь? Саша, что случилось?

— К маме скорая приезжала, — всхлипнула я, чувствуя стыд, ведь плачу я не только из-за мамы. — Поехали скорее, пожалуйста!

ГЛАВА 12

Телефон я смогла включить в машине Дениса, подсоединив его к пауэрбанку. Оказывается, он не сломался, а просто разрядился. И вот, я уже в седьмой раз звоню домой, но никто не отвечает: ни мама, ни папа, ни даже бабушка.

— Я уверен, что все хорошо.

— Правда? — повернулась к парню, и он уверенно кивнул, не глядя на меня.

— Да. Мы скоро приедем, и ты сама убедишься.

— Ну да, все хорошо, Денис, — горько повторила я за ним. — Люди не болеют, не умирают, и с ними все хорошо лишь потому, что мы этого хотим. Мир полон добра, справедливости, и розовых пони.

— Мир полон дерьма, Саша, — усмехнулся он. — Но все будет хорошо. Отложи телефон, ты ничего не изменишь, бесконечно набирая их, мы ведь скоро приедем.

— А если бы с твоей мамой что-то случилось, ты бы тоже был так спокоен?

— Мама умерла, — тихо ответил Денис.

И я затихла. Отложила телефон, и попыталась унять дрожь. Даже руки сложила под бедра — так я с детства привыкла сидеть, когда переживаю. И когда не знаю, куда деть саму себя, чтобы успокоиться.

— Прости. Сочувствую, я не знала.

— Я успел ее увидеть. Не сразу сюда вернулся, как вышел. Домой поехал, к родителям… ладно, забудь.

— Нет, расскажи мне, — потребовала, и только потом поняла, до чего грубо это — просить рассказать Дениса о том, как он потерял маму. — Если хочешь, расскажи, — поправилась я смущенно. — Мне нравилась Марина Николаевна.

Вот только я ей не нравилась.

Никогда. И понять ее можно: ее сын увивался за мной, за девушкой, намного старше его самого. Мне бы, будь у меня дети, такое тоже не понравилось.

И я бы тоже прокляла себя на ее месте.

— Нечего рассказывать, правда. Она болела, а от меня это скрывали, да и не сделал бы я ничего, — Денис продолжил смотреть на дорогу, ко мне даже не поворачивался, хотя мы ехали по пустой трассе. — И мама, и папа навещали меня, а я ничего не замечал. Да, бледная. Да, похудела. Думал, от нервов, а оказалось, что болела. Хорошо, что успел ее увидеть, и попрощаться.

— Мне жаль, — я несмело потянулась к нему, а затем плюнула на все, и прикоснулась к плечу Дениса. — Она любила тебя.

— Только она и любила. Отец тоже, но, — он передернул плечами, и я убрала ладонь, подумав, что Денису неприятны мои прикосновения, — ему легче справляться с горем в одиночку. Без меня. Я понял это, и съехал, как раз квартира от съемщиков освободилась.

— Как это твоему папе проще в одиночку?

— Он прямо не говорит, но винит меня в смерти мамы. В том, что заболела, и занималась не своим здоровьем, а мной. Черт, — Денис рассмеялся нервно, и ударил по рулю, — думаю, отец считает, что я и правда виноват. Мама поверила мне, папа вроде тоже, но я постоянно видел в его глазах боязнь, что я — гребаный маньяк и насильник. Пусть и несостоявшийся.

Еще неделю назад я бы спросила: «А разве это не так?», но сейчас… сейчас я сама не знаю, ЧТО бы увидел Денис в моих глазах. Я ведь помню тот вечер семилетней давности. Помню в мельчайших подробностях, я столько раз рассказывала обо всех этих событиях — следователям, адвокатам, прокурору, родным.

И практически ото всех я слышала заключение: «Он — чудовище». Насильник. Несостоявшийся, но что это меняет?! И убийца — вполне состоявшийся.

Но вот она я, еду с ним в машине по пустой трассе, и ни капельки не боюсь.

— Подъезжаем, — заметил Денис.

— Спасибо, что помог, — запоздало поблагодарила я. — Я ворвалась вот так, без предупреждения, а ты согласился подвезти. Я даже не ожидала. Разумеется, я оплачу дорогу. Правда, спасибо, телефон вырубился, запасной черт знает где, и я не знала, как вызвать такси.

Мы въехали в Дубровку, и буквально через минуту я показала Денису, где остановить машину.

— Так вот, где ты выросла!

— Нет, не здесь я росла. Мы из Новосибирска, сюда переехали так как бабушка плохо переносит морозы. Мне пятнадцать было, когда здесь поселились, — непонятно зачем начала я рассказывать, открыла калитку, и шикнула на нашего лабрадора Барона, вздумавшего лаять. — Дэн, ты ведь подождешь меня? Вдруг маму придется везти в больницу, соседи все спят, да и выпить большинство любит.

— Разумеется. Я буду рядом, — кивнул парень, и мне стало спокойнее.

Именно эти слова и позволили мне выдохнуть: «Я буду рядом». Пусть спать он предпочитает с двадцатилетними девчонками, что вполне логично, но, быть может, мы и правда сможем стать если не друзьями, то приятелями?!

— Спасибо, — прошептала я, достала ключ из-под знакомого камня, и открыла дверь в дом. — Проходи.

— Думаю, рады мне не будут. Но мне не привыкать, — с этими, еле слышными словами Денис вошел в дом моих родителей.

— Мама, как ты могла?! — я, не стесняясь, банально кричала. — Это что, шутки? Да я чуть с ума не сошла, думала, что наша ссора тебя довела. А ты притворялась! И папа, — обернулась к нему, не на шутку разбушевавшись, — ты-то чем думал? У вас вообще совесть есть?

Денис спокойно стоял у двери, отказавшись сесть за стол рядом с моей, вполне здоровой и бодрой мамой. К которой не приезжала никакая скорая!

— Не кричи. Прошлая ссора не довела, так эта доведет. И получится, что ты не зря тащилась ночью сюда, успеешь мать в могилу свести, — возмутилась она. — И, Александра, совести нет у тебя! Я всего лишь показала тебе, что будет, если ты посмеешь испортить отношения с Ильей. Меня погубишь, сердце у меня слабое, ты знаешь! А лет через двадцать, когда до тебя дойдет, какую ошибку ты совершила, тебя и саму инфаркт настигнет, помяни мое слово!

— Боже мой, какой бред! Ты бы слышала саму себя, мама! — я топнула ногой, и даже взвизгнула от отчаянной ярости. — Даже не думай меня шантажировать, я на это не куплюсь! Тебя я люблю, но потакать тебе не стану. И твое сердце, как оказалось, не такое уж и слабое, посильнее моего будет. Все, визит окончен, я домой!

Иначе наговорю такого, что мама не простит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍В последние дни я на взводе, а сейчас и вовсе взбешена до пелены в глазах. Злости добавляет и эта картина маслом — мама, спокойно сидит за кухонным столом над чашкой чая, зачерпывает из розетки варенье, и с аппетитом уплетает его с хлебом. А рядом понурившийся папа.