Мария Арбатова - Визит нестарой дамы
Пупсик напрягалась от того, как она живет в принципе, но на пути ее крохотных прорывов в искренность оказывалась семья, такое липкое болото; и, высвободив из этого болота кусочек тела, она мгновенно заболевала и депрессовала от чувства вины и возвращалась в болото по самую макушку. Чуточку оторвавшись от матери, она совсем потеряла баланс, начала совершать идиотские поступки, и одергивающие слова в моих устах опекающей няньки стали казаться ей оскорбительными. Ей хотелось начать жизнь в новой маске, среди людей, не видевших ее прежних унижений или готовых делать вид, что не видят. Или подобрать таких, у которых у самих еще хуже.
Я досыпала соли в солонку, как будто на Ёкино пятно ее было нужно как на кастрюлю супа, растолкла комки серебряной ложечкой и вернулась. Шесть вопрошающих глаз уставилось на меня.
– Ну? – потребовала Ёка, когда пятно еще не было запорошено солью.
– Формально отношения рухнули, когда Пупсик устроила два дня рождения Тихони. Один для нужных людей, другой – для меня. В этот день мы как раз встретились по делам – она с Тихоней, а я с Валерой. Пупсик была особенно нервна и несчастна, мы провожали их от Пушкинской до Маяковской, хотя в метро они могли сесть и на Пушкинской. Пупсик раз двадцать взбудораженно винилась, что нет ни сил, ни денег, что день рождения будем отмечать в выходные, а дома уже стол был накрыт. Когда Тихоня через пару дней проговорился, меня чуть не стошнило.
– А что Тихоня? – спросила Ёка.
– У Тихони к этому моменту своих решений уже не было, – предположила я.
– Да у него своих решений сроду не было, он и жениться на ней не собирался, тем более что дела его в газете она уже и так двигала, – сказала Ёка.
– А почему женился? – удивилась Дин. – Более неподходящих друг другу людей я в жизни не видела.
– Да она тут «мыльную оперу» разыграла, сообщила Ваське, что уходит от него, как будто можно уходить от мужика, который живет отдельно и заходит потрахаться. Васька тут же мне позвонил. Я сделала вид, что первый раз слышу. Пупсик потащила Тихоню на дачу прятаться, хотя достаточно было врезать другой замок в квартире, Васька же там не прописан. Ну, Васька накирялся с патриотами, приехал компанией на дачу, дал Тихоне в рожу, показал нож для особой внушительности и велел валить. Тихоня и свалил, как шестерка. Потом Пупсик его схватила, увезла в другой город и объявила роковую любовь с преследованиями, – изложила Ёка.
– Да ладно, дал раз по уху и нож показал перочинный. Уж если бы хотели вчетвером чего, уж уверяю вас… Опустить хотели, ну так это не трудно, они оба вытянутого пальца боятся, – пробубнил Васька, насупившись.
– А Ирка пока у себя от Васьки Пупсикову дочку прятала, чтоб не травмировать, и вообще работала диспетчером по их постели, – заявила Ёка.
– Не ты ли, моя дорогая, тогда суицид изображала? – напомнила я.
– Ну и что? – удивилась Ёка. – Все брошенные бабы суицид разыгрывают, еще ни одна не умерла. Раньше в партком валили, теперь в суицидную палату. Мы ж с Тихоней двадцать лет оттрубили. Это тебе не шуточки. Ты вон сама сколько со своим Андреем расходилась, какие кульбиты крутила, а он к тебе все обедать ходит.
После того как мы развелись фиктивно, когда надо было узаконить Димкину жилплощадь, мы строили самые странные формы сожительства и сосуществования, пока с появлением Валеры не вылепили отношения старшей сестры и младшего брата.
– Так у нас другое дело, – возразила я.
– Чем это оно у вас другое? – насупилась Ёка.
– Вы жили по-свински и расходились по-свински, – не удержалась я, вспомнив их скандалы.
– Ир, ты тормози иногда. Ты, блин, всех развела, всех поженила, а теперь все дураки, а ты вся в шоколаде, – рявкнул Васька.
– Интересно, как бы я всех развела и всех переженила, если б вы по-людски жили? – Классно, даже тут ответственность они готовы были свалить на меня; бесконечный этот «кто-то, некто, судьба, злая подруга, сионистский заговор», а они вроде как примус починяли все время.
– Я думаю, что теперь мне было бы целесообразно встретиться с Пупсиком и Тихоней, – прервала Дин.
– А Ирка без денег останется? – быстро спросила Ёка.
– По поводу Иры у меня особые поручения, – отрезала Дин.
– Как всегда, по особой статье… – хмыкнула Ёка.
– По информации, которую я имею, моего брата с Ирой связывали близкие отношения, – уточнила Дин.
– Да с кем они ее только не связывали, – нараспев произнесла Ёка, – у меня волос на голове меньше, чем у Ирки близких отношений.
– Не твое дело, – напомнила я. Господи, как будто не я учила ее, как подложиться под начальника, когда ей нужна была ставка побольше. Целомудрие Ёки заключалось в том, что ради карьеры и денег можно, а ради кайфа – преступление.
– Что ж она тогда с ним в Америку не поехала? – продолжала Ёка. Вид у нее был презабавный: пиджак давно валялся на полу, белая блузка еще сияла тугим крахмалом, но юбка, залитая ликером, укрытым солью, уже морщилась на бедрах. Носовой платок, вытащенный для оттирания юбки не из сумки, а из бюстгальтера, как делали женщины военного поколения, валялся рядом, умиляя детскомировскими ягодками и грибочками.
Не из сумки… Это вечное «не из сумки», отнятой у женщины социализмом как отсек частного пространства, путем смешения ридикюля с торбой для еды. Имеющая ридикюль – еще дама, имеющая торбу – уже только кормящая мать.
У меня была идейка навалять серию работ про женские сумки как истории жизни: кошелки, набитые продуктами с засаленными бумажками и сиротливой дешевой помадой в клеенчатом кармашке; сумки-портфели, пухлые от книг и рукописей, под которыми спит расческа с выломанным зубом; сумки с вязаньем, книжкой и умирающим яблоком, которое хотели, но забыли съесть; сумки старух с документами в одном, лекарствами в другом целлофановом пакете и карамелькой в потертом фантике; сумки студенток с косметикой, перемешанной любовными письмами, деньгами, журналами, тетрадями, билетами на дискотеки. Такая длинная скамейка, и на ней рядком сидят сумки с вывернутыми внутренностями, как истории болезни их хозяек. Когда я подрабатывала портретами на Арбате, рисуя женские лица, я всегда прикидывала, что лежит в сумках, и получалось очень точно.
Я представила себе содержимое Ёкиной сумки и тут же увидела, как вечером, матерясь, она отстирывает юбку дешевым стиральным порошком, потому что сэкономила на дорогом; и вместо того, чтобы достать из холодильника полуготовые продукты из дорогого магазина, чистит картошку и возится с курами, руша маникюр.
– Мне кажется, это касается только их, – сказала Дин злобно.
– Ага, в этой квартире только наше грязное белье трясут! Ну, если ты собралась узнать все, так узнавай хотя бы, откуда эта квартира! И то, как она охмурила Димку с фиктивным браком, и со сколькими мужиками потом на этой жилплощади спала, и как он ее картины на Запад пристраивал, – вдруг зачастила Ека.
