Адриана Триджани - Королева Великого времени

Мы зовем малышку Bambina. Я сказала маме, что Ассунта хотела назвать ее Селестиной, но мама об этом даже слышать не хочет. Она считает, что девочку должен назвать Алессандро.

Я по-прежнему работаю на фабрике, а Елена сидит дома с ребенком. С появлением малышки мы стали меньше думать о папе и ферме. Мы надеемся, что, когда Алессандро вернется, дела пойдут лучше, поэтому пока решили пожертвовать зарплатой Елены.

— Знаешь, — говорю я Елене, — я ведь всю жизнь мечтала, чтобы она умерла. — Наконец-то я высказала вслух то, о чем столько лет думала.

— Не говори так.

— Нет, правда! Но когда я стала приходить к ним, помогать Ассунте по дому, я стала смотреть на нее другими глазами. Я поняла, что она любит своего мужа и свой дом. Я увидела, как ей хочется, чтобы в доме было уютно и красиво. Ей было трудно на ферме. Столько лет делать мужскую работу, которую она ненавидела, но делала. Конечно, характер у нее был не самый приятный, но зато она всегда выполняла свой долг.

В дверь стучат, я встаю и иду открывать.

— Простите, если помешал, — говорит невысокий мужчина. У него седые волосы и совсем белые усы. Но эти ярко-синие глаза я узнаю сразу. Глаза Ренато. Я несколько раз видела мистера Ланзару в церкви и сквозь витрину парикмахерской, когда проходила по Гарибальди-авеню, но вообще-то мы с ним не знакомы. — Вы Нелла? — спрашивает он.

— Да, сэр. Проходите, пожалуйста.

— Я пришел к вам как почтальон от своего сына Ренато. У меня для вас письмо. — Он протягивает мне голубой конверт.

— Ренато сейчас в Италии с моей сестрой, а я каждую неделю посылаю ему расписание служб в нашей церкви. Он увидел там, что произошло с вашей сестрой, и решил написать.

— Спасибо, — говорю я.

Мистер Ланзара вежливо попрощался и ушел. Я несу письмо в гостиную, сажусь у камина. Осторожно вскрываю конверт из атласной бумаги.

Сагissiта Нелла!

Я узнал про твою сестру Ассунту. Это ужасно! Папа написал, что у тебя появилась племянница. Это хорошо, значит, в твоей душе есть место и для радости. Пожалуйста, передай своим родителям, что я молюсь за них и за тебя, за твоих сестер и за ребенка. Я знаю, как тяжело расти без матери. Эту потерю никто не восполнит, но любовь родственников: тети, дяди, бабушки, дедушки — облегчает эту утрату. Девочке нужно будет тепло и внимание, и я уверен, что ты сможешь ей все это дать. Не забывай, что я сказал тебе на чертовом колесе, потому что я сказал это от всего сердца.

Мистер Альбанес был прав: я теперь успеваю делать в два раза больше, чем в первый день. Я не полюбила свою работу, но научилась с ней справляться. Несколько раз я оставалась после работы, чтобы освоить новую технику.

— Нелла, мистер Дженкинс хочет поговорить с тобой. Он ждет тебя в своем кабинете, — объявляет Эльмира, сверяясь со своим блокнотом.

— А в чем дело?

Она пожимает плечами:

— Я не могу знать всего, что происходит на фабрике.

«Это ты врешь», — подумала я и направилась в кабинет к начальнику.

Мистер Дженкинс, высокий, худощавый мужчина, говорит с легким уэльским акцентом.

— Мисс Кастеллука? — Он отрывается от своих бумаг и устало смотрит на меня. — Один из наших цехов остался без начальника.

— Кто уходит?

— Мисс Клементс. Она собирается замуж.

— Но почему она бросает фабрику?

Мистер Дженкинс смотрит на меня удивленно:

— Ее жених не хочет, чтобы она работала. Мне нужна умненькая девочка на ее место. Тебе шестнадцать?

— Да, сэр.

— Ты все-таки слишком молода для должности начальника цеха. — Он стучит карандашом по столу и глядит в окно. — Но больше назначать некого.

— Сколько вы мне будете платить?

Он явно удивился, что я задала этот вопрос.

— Двадцать центов в час плюс по одному центу за каждый тюк в вашем цехе.

— Мисс Клементс вы платили тридцать пять.

— Откуда ты знаешь?

— Она говорила, что накопила на свадьбу в «Пинто Холле» ровно за два месяца работы. Вот я и подсчитала.

— Странная ты, очень уж откровенная.

— А еще я умная и сообразительная. Я придумала, как повысить производительность труда, если вам это интересно.

— И как? Повысить зарплату рабочим?

— Это потом. Но для начала надо переставить машины. Они стоят не в том порядке, в каком используются, а это неудобно.

— Но рабочие используют сразу несколько машин.

— И зря. Поставьте самых быстрых девочек на трудную работу, они придумают, как с ней справляться.

Дженкинс прищурился:

— Ладно. Тридцать пять центов за час и цент с тюка.

— Цент с тюка — до тысячи в неделю, а дальше — пять центов.

— С ума сошла! — расхохотался Дженкинс.

— Ну что, по рукам?

Я видела, как папа торгуется с хозяевами магазинов. И он лучше вернется домой с полной телегой молока и масла, чем продаст свой продукт за бесценок.

— Ты заставляешь принять совсем невыгодные для меня условия.

— Извините, пришлось. Мне надо помогать своей семье, а теперь у меня еще и маленькая племянница. Так что приходится требовать положенного. Ну, так по рукам?

Мистер Дженкинс печально качает головой, но говорит:

— По рукам.

Я выхожу из его кабинета, и меня начинает трясти. Я могла потерять работу, а вместо этого получила повышение. Мама и папа будут мной гордиться.

У выхода с фабрики ко мне подходит Франко Цоллерано и улыбается.

— Ты собираешься возвращать платок? — спрашивает он, вытирая руки о тряпочку.

— Разве тебя так легко найти? — нагло отвечаю я. После повышения я изрядно осмелела.

Он улыбается:

— Я все время поблизости.

— Только что-то тебя не видно.

— Я работаю на всех фабриках Дженкинса. Так что много времени провожу в Джерси. Поэтому ты меня и не нашла.

— Я и не искала.

— Ну, значит, будешь искать. — Франко запихивает грязную тряпку в задний карман комбинезона и складывает руки на груди. — Мы ведь так и не познакомились. Я Франко Цоллерано.

— Нелла Кастеллука, — протягиваю я руку, но он не пожимает ее, показывая свои грязные ладони.

— Понятно, ты же механик.

— Ага. А ты?

— В гладильном, с воротничками, и только что меня назначили начальником цеха.

Он закидывает голову и смеется:

— Да ладно! Ты же еще ребенок! Дженкинс, наверное, тебя нанял задаром.

— Нет, не задаром. Я знала, сколько просить.

— Ну что ж. Поздравляю. — Он разворачивается и уходит.

— Эй! — кричу я ему вслед. — Не любишь начальство?

— Не люблю.

Франко открывает дверь и выходит. Меня обдает потоком холодного воздуха, и дверь за ним захлопывается. Мне неловко, оттого что я ему похвасталась. Но есть в нем что-то такое, из-за чего с ним хочется состязаться.