Л. Бояджиева - Бегущая в зеркалах
19
Дора, оказывается, ждала Алису.
– Кто-то позвонил и сказал, что мадмуазель Грави скоро прибудет, а голоса и имени я не разобрала. Вроде иностранец и вдобавок сильно простуженный. А когда ждать не сказал – со вчерашнего утра стою у плиты – все самое вкусное приготовила, – скороговоркой объяснила она.
Женщины обнялись и одновременно воскликнули: – Где Остин?
Никаких сведений о нем с момента их ночного бегства Дора не получала.
Горячая вода и ванна не доставили Алисе удовольствия – напротив, ею овладело тревожное волнение. Здесь, в его доме, без него все казалось тоскливым и ненужным. Она позвонила Лауре без надежды застать журналистку дома, но после первого же гудка трубку сняли и голос, в котором трудно было распознать сеньориту Серджио, хрипло сказал:
– Ты, Алиса? Приезжай сейчас же, жду…
Консьержка многоквартирного дома в элитарном пригороде тут же сообщила:
– Сеньора Серджио ожидает вас.
Лаура уже стояла в дверях – в длинном ярком пончо, босая, приткнувшись к косяку плечом с пустым стаканом в руке.
– Не смогла сама сесть за руль. Да не смотри так, я не алкоголичка, – она пошатываясь проследовала на кухню к почти пустой бутылке виски.
– Где Остин? – спросила Алиса. Лаура медленно повернулась и с ожесточением шваркнула пустой стакан об пол.
– Не знаю! – взвизгнула она под аккомпанемент зазвеневших осколков.
Алиса села на диван.
– Можно и мне что-нибудь разбить?
– Возьми вон тот высокий фужер, их все равно уже три осталось… Где же, где же его теперь искать? Я была уверена, что вы вместе, – в голосе Лауры прозвучала с трудом сдерживаемая злость. Алиса покрутила высокий фужер и поставила обратно на стол:
– Пожалуй, мне лучше тоже выпить. – Она налила себе немного виски и, не разбавляя, сделала большой глоток. – Я не видела Остина с того самого дня, как освободили Виченце Бенцоне… Понимаю, Лаура, как тебе трудно, но я тоже… Я тоже… сильно волнуюсь…
– «Тоже»! Ничего себе «тоже»!. Хватит играть, подружка. Меня то уж не стоит дурачить… Еще тогда, в тот же день как ты появилась, с первой же минуты, я поняла все. Он никогда ни на кого так не смотрел! Никогда, ни разу… – Лаура вдруг зашмыгала носом и краем пончо утерла хлынувшие ручьем слезы.
– А как же водопады и бабочки с воробья? Ваша помолвка?.. – распахнула глаза удивленная Алиса.
– Господи! Я же литературная дама – насочиняла, придумала себе рай – хоть так хотела «завладела тенью», как япошка, ловящий ускользающий мир в дырявой савок своих танок… Все эти пять лет я не замечаю никого, я разогнала всех – поклонников, ухажеров, друзей. Я гонялась, как ищейка, за сенсациями, вынюхивала, выспрашивала, подкупала, унижалась – делала ИМЯ! Для себя? Нет, для него! Я украшала себя славой, как продажная девка, побрякушками… Знала – его женщина должна быть ему по плечу… Откуда ты взялась, зачем? Оранжерейная фиалка, игрушка!.. Уходи – ненавижу!… Уйди, от греха… – Лаура угрожающе сжала в руке горлышко пустой бутылки. Алиса поднялась.
– Я уверена, что ты ошибаешься, – бросила она уходя.
Однако, уже подъезжая к дому, она знала, что солгала.
Теперь, когда вся история с помолвкой, оказавшаяся блефом, рухнула как бутафорская ширма, когда все, заново собранные и пересмотренные Алисой обрывки прошлого сложились в единое целое, в ее отношениях с Остином появился новый, скрытый прежде смысл. Что-то, действительно, было не так. Волшебное появление Остина в те мгновения, когда она нуждалась в помощи – случайность, интуиция друга? Или же он просто никогда не выпускал ее из вида, таился, выступая из тени лишь за тем, чтобы протянуть руку помощи? Санаторий Леже, происшествие на горной дороге, Флоренция? Эти его меха, этот страх, спрятавший ее на другое полушарие, от беды подальше?
Нет, глупости. Остин был таким всегда – внимательным, заботливым, знал о Филиппе и Лукке, и никогда, ни единым словом, ни намеком не давал повода подумать о каких то его иных чувствах, кроме дружеского участия.
Алиса спорила сама с собой, в глубине души чувствуя, что неспроста ожил вдруг в их отношениях русский язык и не случайно притормаживал Остин машину у аэропорта, разоткровенничавшись вдруг, перед прощанием. И чем больше доказательств версий Лауры находила она, тем теснее сходились в ней радость и страх.
– Сеньор Жулюнос просил позвонить, – сообщила Дора, едва Алиса вернулась. – Все эти дни тебя ищет, волнуется.
Алиса неохотно набрала номер клиники. Альбертас ждал ее звонка и очень просил приехать тут же для сложной консультации. Но она была не в силах даже помыслить о чем-либо, не касающемся Остина.
– Не могу, Альбертас, ну пойми же – не-мо-гу! Не получится у меня все равно ничего. Подожди, пожалуйста… У меня серьезные дела.
Алиса понимала, что должна как-то действовать, попытаться разыскать Остина. «Вдруг сейчас именно ему нужна помощь? Эти радиослухи: «тяжелое ранение», «в бреду»… Конечно же, речь шла о нем. А если..? – от этой мысли Алиса похолодела. Как это раньше не приходило в голову самое простое… Милый, милый Остин, зачем ты с детства вбил в голову девчонке иллюзию своей неуязвимости, сказочного, невозможного бессмертия…
Вот оно, самое страшное. Оно идет за мной по пятам, дышит в затылок. Оно не позволяет мне любить и быть любимой».
Алиса задохнулась от неожиданного удара: именно в тот момент, когда она, наконец, догадалась, что Остина нет в живых, ей разрешено было понять, что она всегда – по-разному, в разных обличиях, зная и не зная этого – любила его.
– Алиса, Алиса, ты заглядываешь вниз с таким сладострастием, как самоубийцы на Бруклинском мосту, – тряс ее за плечо Альбертас, отводя от края веранды. Алиса смотрела на него круглыми невидящими глазами. – Да очнись же ты, слышишь? Что там увидела – какую-нибудь опухоль у меня в животе? Приехал за тобой сам – почувствовал, что хандришь – а это, знаешь, – хорошее состояние для ясновидца. Надеюсь, сегодня мы с тобой будем в ударе…
Она не заметила, как оказалась в машине Жулюнаса, направляющейся в клинику. В лунатическом трансе поднялась с доктором в больничную палату и оказалась у забинтованного человека, распростертого на хирургической кровати: поверх одеяла гипсовая лангетка левой руки, бинты скрывают лицо. Бинты, бинты, белая глыба, изувеченное лицо…
Алиса бросилась к Альбертасу:
– Это я, я виновата! Это мое ранение!
– Тише, тише, – успокаивал ее Альбертас. – Присмотрись спокойно, не бойся – все плохое уже позади…
– Все хорошо, Лизонька, – прозвучал тихий голос. И она долго, очень долго смотрела, как правая рука больного размачивала бинт, освобождая лицо Остина.
Алиса не отходила от него несколько дней, забыв о времени, а он выздоравливал, усилием воли вытягивая себя к жизни.
