Вероника Кузнецова - Горбун
— Зато убили бы тебя. Так что успокойся. Господи, что мне делать с Ларсом?!
У меня шевельнулась непристойная мысль, что теперь, когда Ларс овдовел и свободен, он сможет смотреть на Иру как на единственную возлюбленную, а со временем даже жениться на ней. Я сознавала, что не только говорить, но и думать об этом грешно, однако очень уж хотелось утешить Иру.
— Мне кажется, что всё образуется. Вы так любите друг друга.
Ира тяжело вздохнула.
— Я уже не знаю, любит он меня или нет. Вчера утром мы с ним опять поссорились, едва расстались с тобой, а когда приехали, он наорал на меня и на свою тётку, хлопнул дверью, заперся от нас в своей комнате, кричал, чтобы мы оставили его в покое, а потом не хотел даже отвечать на наши уговоры. Тебе кажется, что мы очень дружны, а видела бы ты, что бывает, когда мы остаёмся одни! Мне было так тошно от его поведения, что, как только он заперся, я ушла из дома и гуляла у моря одна. Я возвратилась перед самым отъездом. Ларс немного успокоился, но был очень нервным, взвинченным. Знаешь, мне кажется, он уже давно немного не в себе. Но если бы ты видела, что с ним сейчас! Ох, Жанна, я так боюсь!
— Всё образуется, — пыталась я успокоить измученную женщину. — Он ведь сказал, что у него были дурные предчувствия, а смерть той девушки и Мартина каждого может свести с ума. И не забудь, скольких нервов ему стоило защищать нас от Дромадёра. Кстати, хорошо, если Дружинин окончательно переключился на меня, а тебя оставит в покое.
— Может, он устал за мной гоняться? — не без самодовольства спросила Ира.
— Вообще-то, такого не приснится в страшном сне, — сказала я.
— Приснится, — возразила Ира. — Я заснула всего на полчаса, но успела такое увидеть, что лучше бы не засыпала.
— Я тоже насмотрелась всяких гадостей, — согласилась я. — И не мудрено. Лорд Олбермейль предлагал привезти собаку, а я сдуру отказалась.
— Эта собака предана Дромадёру, так что защитой она быть не может.
— У ворот дежурят два полицейских, — напомнила я. — Разве может быть защита лучше? Уж эти-то ничего не прозевают. Зато Денди отвлёк бы от всего этого.
— Наверное, — согласилась Ира. — А если бы собака была здесь, со мной, Ларс бы, наверное, её убил. Он такое творил этой ночью…
Денди так просто не убьёшь, — сказала я. — А Ларс к утру немного успокоится.
— Ты думаешь? — Ире было приятно слышать, что кто-то надеется на лучшее. — Ладно, до встречи. Пойду дежурить под дверью. Может, подаст признаки жизни.
Ложиться спать не имело смысла, а на душе было так тяжело, сумбурно, тревожно, что я не знала даже, чем мне заняться. Хотелось отвлечься, но ничего не хотелось делать. Повесть про горбуна, за которую я схватилась, как за испытанное средство, на этот раз не принесла утешения. Я не провалилась в мир грёз. То и дело отрывалась от сочинения, потому что мысли о настоящем владели мною всецело. Лучше было не заставлять своих героев вести вымученные разговоры, а занять свой ум чем-нибудь другим. Я и заняла, тщательно вымыв полы во всех комнатах, кухне и прихожей, а когда почувствовала, что физическая энергия иссякла, и я близка к полному бессилию, расположилась в кресле с книгой в руках. У Иры была библиотека богатая по оформлению переплётов, но бедная по содержанию и количеству книг. Мне бы хотелось почитать что-нибудь романтическое, но ни Остин, ни Бронте, ни Элиота я не обнаруживала, однако сборник Грига углядела и решила перелистать знакомые почти наизусть повести, не вчитываясь, не вдумываясь, лишь бы убить время.
На этот раз красивые выдумки о низких и благородных людях, о мечте и несбывшемся, о прекрасном и очень далёком от нашей приземлённой жизни не оказали на меня прежнего освежающего и вместе с тем немного грустного действия, а вызвали неясную тоску, в которой лишь небольшое место занимало реальное горе от смерти Нонны. Это было странное ощущение утраты чего-то хорошего, переходящее в совсем уж необъяснимую тревогу. Мне было очень неуютно сидеть одной в доме, где наяву происходили события, о которых раньше я лишь читала, неуютно ещё и потому, что место по меньшей мере одной жертвы должна была занять я. Немыслимо и нелепо. А я по виду спокойно сижу в кресле с книгой в руках, читаю красивые фантазии, и слова "тоска по несбывшемуся" больно ранят душу.
Наверное, к мысли о самоубийстве люди приходят при стечении определённых, не так уж часто совпадающих обстоятельств. Насколько неожиданны бывают эти обстоятельства, можно судить хотя бы по тому, что прекрасная книга в сочетании с одиночеством и сумасшествием ситуации, в которую я попала, дала неожиданный эффект: я почувствовала, что необходим ещё какой-то очень незначительный мотив, чтобы у меня мелькнула мысль, не лучше ли каким-нибудь безболезненным способом прервать нравственные мучения. И я не жила бы в чужой стране, в чужом доме, окружённая малознакомыми людьми, потеряв близкую подругу, боясь потерять вторую, а также лишиться собственной жизни. И горбун… Зачем я встретила этого человека, проводила с ним столько времени, выслушивала его речи, говорила глупости, поддаваясь на его лесть и поощряемая его вниманием? Ведь я, именно я способствовала убийце, а в довершение всего вернула ему ключ, который его обличал.
Тоска и тревога нарастали, делаясь невыносимыми. Оставаться в доме и дольше было невозможно. Ира сейчас прислушивается к каждому шороху, сидя под дверью комнаты своего любимого, а может, уже беседует с Ларсом, пытаясь его ободрить. Кто знает, сколько времени мне придётся пробыть здесь в одиночестве, пока кто-то придёт и скажет, что мне делать дальше. Почему бы мне не побродить по улицам, хотя бы ближайшим? Мне опостылел этот дом, обставленный не по моему вкусу, лишённый привычных, бесполезных, но очень приятных для глаз вещей. Мне не хватало картин на стенах, милых фарфоровых фигурок на пустых поверхностях, разных безделок, привезённых из других городов или подаренных разными людьми по всяким случаям, а потому навевающих приятные воспоминания. Мне не хватало моря книг, заполнявших мою квартиру, моих собственных сочинений, записанных в толстые тетради и на переплетённые листы бумаги. Мне не хватало мамы, с которой я сейчас обсуждала бы события. Не хватало беспокойной, ворчливой, любимой собаки. Не хватало всего. Так не хватало, что я бы, наверное, умерла, если бы задержалась здесь ещё хотя бы на час. Если бы у меня нервы были слабее, я бы с криком вылетела из дома. Но я привыкла контролировать свои чувства и была слишком уравновешена, чтобы разрядиться в истерике.
Я быстро оделась для выхода: джинсовая юбка и Ирина вишнёвая блузка, которая первая попалась мне в руки, едва я открыла шкаф. Я так торопилась, что едва бросила взгляд в зеркало, чтобы потом, когда нервное напряжение спадёт, не сомневаться в своём облике. Волосы, подвитые накануне, не успели развиться за ночь и лежали вполне приемлемыми, а вернее, даже красивыми, волнами. Не мешало бы им всегда ложиться так хорошо и, главное, без всяких усилий с моей стороны.
