Вера Кауи - Богатая и сильная

— Я тоже, — просто ответила Элизабет и повернулась к Серафине. — Мне следовало бы раньше попросить вас о помощи.

— Все дело только в том, чтобы правильно выбрать время, — сдержанно ответила Серафина.

— Спасибо за все, — сказала Элизабет, протягивая Серафине руку.

— А как же наша хорошенькая мисс Ньевес? — сияя, произнесла миссис Хокс. — Ведь это она провела меня в больницу.

Элизабет медленно повернулась к Ньевес, которая, втянув голову в плечи, едва слышно прошептала:

— Я просто хотела помочь… — Затем, сглотнув, она выпалила:

— Это было совсем не то, что вы подумали… Я и сама не понимала, что со мной, но Дэв мне все объяснил… он вас не видел… только я… вот почему я это сделала!

— Что сделала? — спросила совершенно сбитая с толку Касс. Она переводила взгляд с одного на другого.

Все это ей очень не нравилось.

И тогда Элизабет посмотрела на Дэва, прямо в его голубые глаза, в то время как в ее собственных отражались все те чувства, от которых ее тело в темно-синем купальнике выгнулось, как тетива. Лицо ее внезапно преобразилось, точно с ее широких плеч свалилась тяжкая ноша. Она ослепительно улыбнулась.

— Ничего особенного, — произнесла Элизабет звенящим голосом. — Произошло небольшое недоразумение…

Все молча за ней наблюдали. Появившийся в дверях Дейвид неуклюже замер на месте. Он увидал, как Элизабет кивнула Дэву, затем отвернулась и сказала:

— Мне нужно пойти переодеться.

И тут же все разом загалдели.

— Кажется, ты что-то должна мне сказать, — мягко произнес Дзе, отводя Ньевес в сторону.

Сделав глубокий вдох, Ньевес все рассказала.

— Ты на меня не сердишься?

— Сейчас я не могу сердиться. Но лучше бы ты сказала мне раньше.

Ньевес смутилась.

— Я чувствовала себя так глупо… и… я просто не могла ничего с собой поделать… Боялась, что ты рассердишься на меня и мы перестанем быть друзьями.

— Я думал, что все тебе объяснил.

— Я знаю, но… прости меня, — умоляюще произнесла она. — Элизабет все поняла… Я видела, как она на тебя глядела.

— Да, — сказал Дэв, — сегодня многое стало ясным.

Элизабет вошла к себе в комнату с чувством странного возбужденного спокойствия. Все проблемы как-то сами собой отпали. Ей больше не придется сражаться.

В этом нет нужды.

Когда вошел Дэв, она стояла у окна. Они долго глядели друг на друга. Затем Элизабет тихо сказала:

— Прости.

Он раскрыл ей объятия. Когда его руки сомкнулись за ее спиной, она обо всем ему рассказала.

— Так вот почему ты избегала меня… Я понимал, что что-то не так, но ни за что не догадался бы. Я вспоминал каждое слово, каждый взгляд…

— Я усомнилась в тебе. — Из-за того, что она уткнулась Дэву в плечо, ее голос звучал глухо. — Прости.

Слегка отстранив ее, он пристально посмотрел ей в глаза.

— Ты усомнилась не во мне, а в себе. Несмотря на то, что я тебе говорил, тебе не хватило глубокой, окончательной уверенности в себе.

— Теперь я это понимаю.

— Иначе ты потребовала бы от меня объяснений… но вместо этого ты снова принялась за старое. Решила, что тебя отвергли.

Элизабет молча кивнула.

— В тот злополучный вечер ты увидела испуганного ребенка, ищущего утешения… но ты поверила лжи. — Он вздохнул. — Это моя вина. Мне не хватило терпения, я слишком тебя торопил, слишком многого от тебя хотел. В тот вечер я шел тебя встречать. Я думал, что нужен тебе.

— Ты нужен мне, очень нужен! Я тоже спешила к тебе. Вот почему меня это так потрясло. — И спокойно сказала:

— Я знаю, что ты любишь Ньевес.

— Да, люблю, но влюблен я в тебя… Мне нужна только ты.

— Прости, прости…

И вновь он заглянул ей в глаза.

— Ты веришь мне сейчас?

— Да, верю.

Он глядел на нее долго, испытующе, затем улыбнулся.

— Вот и хорошо, — и прибавил:

— Не стоит ревновать меня к Ньевес. Она решилась на это из ревности к тебе. Она была в отчаянии. Ведь, кроме меня, у нее никого нет. Понимаешь, я всегда защищал ее, всю жизнь.

Я заменил собой Дейвида. Быть может, я поступил неверно, но никого другого рядом не было. Но нужна мне только ты.

Он говорил серьезно, и она вдруг заметила, что вид у него усталый. И тогда она поняла, что он был рядом с ней все эти дни. Она взяла у него все, что он мог дать: терпение, сочувствие, поддержку, любовь. А она… она даже не захотела поделиться с ним своими сомнениями.

Теперь ее очередь давать. Она прильнула губами к его губам.

— Я люблю тебя, — сказала она впервые в жизни. — Я всегда любила тебя, даже когда не понимала, что такое любовь.

— Теперь ты понимаешь…

— Да… и хочу, чтобы ты это видел.

Она сама заперла двери спальни, вернулась к нему, развязала пояс халата, и тонкий шелк соскользнул с ее обнаженного тела и упал к ногам. Она перешагнула через него, охваченная желанием. И вот уже они были рядом, и она торопливо помогала ему раздеться. Он поднял ее и понес к постели. Ее кожа вибрировала под его руками, словно наэлектризованная, приоткрытый рот жаждал его поцелуев. Она так откровенно нуждалась в нем, что его захлестнула волна сострадания. Ей предстояло, возможно, величайшее испытание в ее жизни, и у него она искала помощи и поддержки… И он дал ей все это — с нежностью, страстью, обожанием.

На этот раз не было ни жадного нетерпения, ни исступленных ласк. Он намеренно медлил. Его руки и губы нежно касались ее, оставляя за собой огненный след. Тогда его грубость привела ее в неистовство, теперь его трепетная нежность сделала ее покорной и беспомощной. На этот раз волны накатывали мягко, но на вершине могучего гребня у нее перехватило дыхание.

Она чувствовала, как растворяется в Дэве дюйм за дюймом, и поняла впервые в жизни, что значит принадлежать друг другу. Еще никогда она не испытывала такой полноты обладания, еще никогда ею не обладали так полно. Он вошел в нее восхитительно долгим движением и на какое-то время замер, позволив ей ощутить в себе не только часть его тела, но всего себя. Она смотрела на него сияющими глазами. Слова были лишними.

Затем инстинкт взял верх, и их тела принялись синхронно двигаться: они совершали долгое, медленное восхождение, волны вздымали их выше и выше… Почувствовав, как по его телу прошла дрожь, она глухо застонала, впилась в его язык и прильнула к нему всем телом, открывая ему не только свою плоть, но и самое себя. Он брал ее, а она впервые в жизни отдавалась, чувствуя, что получает все. Волна подхватила их, понесла и, продержав какой-то миг на головокружительной высоте, выбросила на берег физического счастья. Элизабет вскрикнула: «Да!», и они вместе поняли, что она наконец обрела себя.