Ева Модиньяни - Нарциссы для Анны
— И чтобы сказать мне это, ты и позвала меня? — спросила Анна.
— Это не я призвала тебя, — ответила повелительница. — Это твой отец сделал так, чтобы мы встретились.
Все это было неправдоподобно и почти абсурдно, как во сне, но Анна продолжала верить в этот сон.
— Я не понимаю, каким образом, — призналась она.
— Не все нужно понимать, — сказала старуха.
Анна почувствовала, что изнурена тяжелым днем.
— Ты не хочешь ничего сказать мне, — проговорила она с легким укором.
— Твой дух беспокоен, — возразила старая цыганка, — поэтому ты и не можешь понять. Тебя мучают сомнения, но я не могу разрешить их за тебя, даже если читаю их в твоей душе. Я по ту сторону вашего мира и уже не различаю его.
Анне был и труден этот разговор, и в то же время он страшно интриговал ее. Она стремилась, она должна была наконец что-то понять, что-то такое, что высвободит ее из страшного напряжения, в тисках которого она пребывала уже давно. Значит, были тайны у Чезаре Больдрани, о которых она не имела понятия. Что это был за человек, который связан даже с повелительницей цыган?
— Что произошло между Чезаре и Долорес? — спросила она неуверенным голосом.
Старуха снова улыбнулась.
— Не то, что ты воображаешь, — ответила она. — Хоть мы были молоды и, возможно, любили друг друга.
— Но что же тогда связывало вас?
Старуха закрыла глаза и снова увидела в своей памяти тот душистый августовский вечер. Церковь Сан-Лоренцо, старые тесные лачуги кругом. Та кофта из желтого шелка и юбка до щиколоток, которые были на ней… Она вспомнила ночную грозу, своего разбушевавшегося зверя, что-то страшное, случившееся потом, и хрустальный перезвон карманных часов, который впервые услышала в тот вечер. Все было смутно и таинственно в этом прошлом — какая-то завеса мешала разглядеть его до конца.
— То, что произошло между нами, — сказала она, открывая глаза, — это секрет, который я и сама забыла. Но твоя душа мучается жестоким сомнением. — Она взяла ее руку и, повернув ладонью кверху, внимательно посмотрела на нее.
— Каким сомнением? — удивленно спросила Анна.
— Ты сама это знаешь, — пробормотала цыганка, не отрывая взгляда от ее руки. — Между тобой и твоими сомнениями — океан. По ту сторону океана правда, которую ты хочешь узнать. Поэтому твой отец и прислал тебя ко мне. Ты много раз в своей жизни пересекала эту водную ширь, но то были путешествия без цели. Теперь ты совершишь путешествие, которое просветлит твой разум и уничтожит сомнения. Больше я ничего не могу тебе сказать, потому что другого не знаю.
Цыганка опять прикрыла глаза, точно задремала, и Анна поняла, что их встреча окончена. Она осторожно попыталась взять часы, которые старуха держала на ладони лежащей на коленях руки, но повелительница сжала пальцы.
— Они мои, — заявила она, широко раскрыв глаза. — Тебе они больше не нужны. Они должны были сблизить наши пути. Теперь они принадлежат мне.
Что-то подсказало Анне в этот момент, что часы с эмалевым циферблатом, с богиней Фортуной и музыкой, скрытой в них, и в самом деле предназначались Долорес. Это была печать той неведомой тайны, которую знали только она и старик.
Анна встала и усталым медленным шагом, словно только что очнувшись от вещего сна, вышла из шатра. Сын и дочь ждали ее возле костра.
— Ты плохо себя чувствуешь? — забеспокоилась Мария, видя как она бледна и взволнована.
— Нет. Я просто устала. Поехали домой. Завтра я вылетаю в Рио.
5
Ясным солнечным утром 31 января самолет ДС-20 компании «Алиталия» мягко спланировал на центральную посадочную полосу международного аэропорта в Рио-де-Жанейро. Когда Анна появилась в проеме выхода из салона первого класса, у подножия трапа, кроме Немезио и Джулио, встречавших ее, стоял и начальник аэропорта. Джулио и Немезио горячо обняли ее, чиновник учтиво поцеловал ей руку.
— Я рад снова видеть тебя, сестренка, — сказал ей Джулио. Это был красивый мужчина с открытым приветливым лицом и каштановой шевелюрой, очень похожий на отца.
— Ты, как перелетная птичка, — пошутил Немезио, — туда-сюда через океан.
— Что делать, если вы оба так неотразимы, — ответила она.
— Но у тебя усталый вид, — забеспокоился Немезио. — Как чувствуешь себя? — Этот бывший циркач и бродяга давно отяжелел, а волосы его поредели. Непобедимый Урсус, гимнаст, красивый и стройный, как принц, он сделался грузным медлительным господином, но не лишенным все же изящества и обходительности.
— С дороги, наверное, — сказала Анна. — Да и года уходят, — добавила с грустью она.
Быстро уладив таможенные формальности, они сели в белый шестиместный «мерседес» и направились в Марику, где жил Немезио. Скоростная асфальтовая автострада голубоватой змеей вилась между зеленых виноградников и полей. После холодной миланской зимы Анна с удовольствием подставляла лицо ласковому теплому ветерку.
— Я очень переживал, узнав о смерти твоего отца, — сказал Немезио. Анна кивнула, ничего не ответив, ведь перед лицом смерти банальными становятся даже самые торжественные слова.
Джулио нежно поцеловал ее в щеку.
— Ты могла бы привезти и ребят, — сказал он с легким упреком. Он был очень привязан к своим племянникам.
Как только они добрались до виллы и слуги занялись чемоданами, а Джулио ушел по своим делам, Анна сразу же уединилась в его кабинете с Немезио.
— Я сказала тебе неправду, — призналась она.
— Ты о чем? — удивился он.
— Относительно отдыха. — Она уже не старалась скрыть свое волнение и озабоченность. — Я приехала не отдыхать.
— Хочешь открыть у нас какое-то дело?
— Нет, Немезио, совсем не это. Почему ты скрывал от меня, что ты мой отец?
Изумленная улыбка разлилась по его лицу.
— Ого, вот это да! Просто прекрасно! — воскликнул он. — Я твой отец! Откуда ты это взяла и почему ты спрашиваешь меня об этом только теперь?
— Прежде я этим не очень интересовалась, — сказала она. — Но с некоторых пор это становится важным. — И она поведала о своем разговоре с министром, об угрозах шантажа с его стороны.
— Нет, — серьезно заявил Немезио. — Этот человек говорит неправду: не я твой отец.
— Послушай, — сказала Анна, — не нужно меня обманывать. Я не хочу, чтобы шестидесятилетний мужчина клялся на Библии или на могиле своих предков, что он не мой отец. Есть факты. Меня зачали в июле 39-го года. Твои письма показывают, что именно в этом месяце ты и моя мать… ну, в общем, что у вас было сношение.
— Может, и два. — Лицо Немезио озарилось широкой улыбкой. Он вспомнил луга вокруг Кьяравалле, старую остерию с навесом из вьющихся растений, журчание светлой воды в канале и густую траву в тени тополей. Прошло сорок с лишним лет, но день этот остался в его памяти навсегда.
