Юна-Мари Паркер - Богачи
Сидя с Элизабет за чашкой чая в маленькой комнатке напротив гостиной, Гарри ощущал себя на вершине блаженства. Его радовали и казались давно знакомыми и близкими вещи, окружавшие со всех сторон: канапе и стулья с резными ножками, книжные полки вдоль стен, кипы старых журналов и газет, пяльца с начатым вышиванием, маленький телевизор, накрытый кружевной салфеткой, висевшие на стенах семейные фотографии и поздравительные рождественские открытки в рамках, подписанные членами королевской фамилии.
Каждая мелочь в этом доме, казалось, утверждала свое незыблемое право на существование, дарованное временем. Все здесь словно говорило: «У нас за плечами столетия. Нам незачем выставляться». Гарри все чаще задумывался о том, что его дом совсем не похож на этот, и виной тому Морган, которой никогда не понять, что значит иметь за плечами череду веков. Он чувствовал, что пропасть между ним и Морган неуклонно растет, и подсознательно привязывался к Элизабет и ее дому невидимыми, но прочными нитями.
В жизни Тиффани выдался невероятно тяжелый период, который, казалось ей в минуты слабости, никогда не закончится. У нее не проходило ощущение, что она топчется на месте, как никудышный пловец, зашедший в воду, но боящийся ступить далее из-за глубины.
Получив от своего адвоката письмо с сообщением, что ее бракоразводный процесс закончится через две недели, она равнодушно убрала его в папку с надписью «Личное». Ее брак с Акселом был ошибкой, которую она постарается не повторить. Вероятно, Аксел появился как раз в то время, когда она особенно страдала из-за разлуки с Хантом и утратила бдительность, поэтому ему удалось воспользоваться моментом и вскружить ей голову.
Ей пришло извещение о том, что ее эскизы к «Герти» выдвинуты на соискание престижной премии. Тиффани спокойно убрала его в папку «Деловые бумаги». Конечно, очень приятно, что ее работу заметили и оценили, но пройти по конкурсу она не надеялась.
Джо постоянно держал ее в курсе расследования финансовых махинаций Сига. Она выслушивала отца с вежливым вниманием, но без интереса — ей было наплевать на судьбу Сига.
Когда Грег звонил и предлагал встретиться, Тиффани неизменно отказывалась — даже краткий разговор с ним по телефону давался ей с трудом и требовал огромных душевных затрат. Если Рут приглашала ее на ленч или пройтись по магазинам, у Тиффани всегда находилось неотложное дело.
Дни тянулись тусклой вереницей, как две капли воды похожие один на другой, складывались в недели, давили на Тиффани своим однообразием и серостью. Она утешала и оправдывала себя тем, что хоть что-то делает, а ведь могла бы просто затосковать и опустить руки. Впервые ее покинула способность с интересом воспринимать окружающий мир, она жила так, будто все время пыталась нащупать какой-то предмет парализованными, ледяными пальцами.
Теперь она относилась к Морган с холодным безразличием, а что касается ребенка, так ведь с самого начала предполагалось, что он останется с сестрой. Может, и к лучшему, что она ни разу не позволила себе взять его на руки.
Тиффани примирилась с пустотой, которая ее окружала, и нашла в ней способ скрыться от жестокой действительности. Если бы небо вдруг разверзлось у нее над головой, она вряд ли обратила бы на это внимание. Однако ей было ясно, что так не может продолжаться до бесконечности.
Наступила неделя ежегодных королевских скачек в Эскоте, и в понедельник Морган отправилась в Сент-Джеймсский дворец за приглашениями для себя и Гарри на королевскую трибуну. Еще в начале апреля, как того требовал этикет, она написала письмо на имя лорда Чемберлена, в котором говорилось, что «Граф и графиня Ломонды выражают верноподданнические чувства и хотели бы получить возможность присутствовать…»
Теперь, войдя во дворец и с замиранием сердца прислушиваясь к стуку своих каблучков по мраморному полу огромного холла, стены которого были увешаны гербами и оружием знаменитых древних воинов, Морган испытала настоящий страх. Она оказалась в святая святых Британии и всем своим существом ощутила ту грань, что разделяет общество на касты и указывает каждому его место в системе жесткой иерархии.
Морган и раньше бывала здесь, но никогда прежде не чувствовала себя выскочкой, обманом проникшей в дом, где не имеет права находиться. Она влилась в толпу сиятельных дам и джентльменов, которые тоже пришли за приглашениями, но не в пример ей осознавали свое право находиться здесь. Никто не обращал на нее внимания, ни один человек не поздоровался и не заговорил с ней, хотя среди собравшихся было много знакомых. Все увлеченно общались друг другом, и если Морган оказывалась в поле их зрения, предпочитали отвернуться или смотрели сквозь нее, как будто она состояла не из плоти и крови, а из прозрачного воздуха.
Мало-помалу толпа оформилась в подобие очереди, которая протянулась из холла в небольшой зал, где за столами сидели милые юные дамы, большей частью титулованные особы, дебютировавшие в свете в текущем году. В их обязанности входила выдача приглашений на скачки — такую работу не считали зазорной даже аристократки.
Морган покорно ждала своей очереди и вспоминала наставления, которые давала ей Розали Винвуд, когда она впервые приехала в Лондон: «Поскольку ты не англичанка, тебе следует дебютировать в свете при поддержке нашего посольства, либо у тебя должен быть поручитель из числа тех, кто по крайней мере несколько лет получает приглашения на Королевские скачки. Раньше в такой чести могли отказать человеку только потому, что он, например, развелся! Теперь приглашение может получить практически каждый, если он не банкрот, не вор и не убийца и, конечно, если его титул не фальшивый».
Морган подумала о том, что подлинность и знатность ее титула не могут поставить под сомнение даже те, кто сейчас так упорно отказывается ее замечать.
Кровь застучала в висках у Морган, когда она протянула девушке за столиком бумагу, полученную накануне, в которой извещалось о дне выдачи приглашений на скачки. Девушка в скромной белой блузке и простенькой юбке взяла из стопки два отпечатанных на великолепной бумаге бланка с королевской подписью и печатью и вписала их с Гарри имена, после чего с милой улыбкой отдала их Морган.
— Спасибо, — сказала Морган и поспешно спрятала драгоценные листы в сумочку, как добычу, доставшуюся ей нечестным путем.
На улице ее ждал автомобиль, за рулем которого восседал Дункан. Еле живая от перенесенного напряжения, Морган бросилась на заднее сиденье и перевела дух. «Роллс-ройс» медленно тронулся и выехал за пределы дворцового парка. Ее отъезд остался для всех незамеченным, как и прибытие.
