Мария Акулова - Залечишь мои раны?
— А сбежишь — вернем.
— А она опять сбежит.
— Опять вернем… — Марк улыбался, но что‑то подсказывало Снежане, что так и будет. Не про сбежит, про вернем.
— Ты страшный человек, пап.
— А когда люди любят, Котенок, они вообще страшными становятся. Неужели не знала?
— Нет пока, папочка. Бог миловал.
— Ничего, солнце, когда‑то узнаешь, — "обнадежить" у отца получилось, Катя задумалась, а Снежане снова подмигнули.
Да уж, она сама с удовольствием посмотрела бы на это "когда‑то". На то, как с маниакальным рвением Марк будет сканировать женихов поистине отцовским взглядом, метаться в порывах родительской ревности и мыслях о том, что ни один хахаль не достоин его сокровища… Хотя бы для этого стоит попытаться пожить с ним долго и счастливо.
Эпилог
Прошло два года.
— Марк, смотри, — Снежана наклонилась, заглядывая в экран установленного на штативе фотоаппарата. Последний штрих, и можно снимать. — Я иду вон туда, — она указала куда‑то перед собой. — А потом ты дожидаешься, когда я дам отмашку, нажимаешь на кнопку и пытаешься подойти быстрей. Понял? Выдержка на десять секунд стоит.
— Понял, — Марк внимательно выслушал очередные наставления, выдержал пристальный взгляд зеленый глаз, полных сомнения, кивнул.
— Ну смотри, — в очередной раз убедившись, что все нужное попадает к кадр, Снежана пошла на поляну.
Делать снимок они решили перед дачным домом. Так, чтоб в кадр попали и розовые кусты, и кусочек реки виден был, а еще, чтоб будка Ланса попала. Собака ни в какую не пожелала оттуда вылезать, может хоть так нос высунет.
Снежана подошла к подросшей Кате, посмотрела серьезно уже на нее, пригладила челку:
— Нормально или как всегда? — Катя глянула на Снежу с сомнением, задавая свой вечный вопрос. Ей почему‑то казалось, что внешностью бог ее обделил. Так казалось только ей, но подростку этого не докажешь.
— Всегда тоже нормально, Котенок, не начинай, — Снежана провела по чуть кудрявым белым волосам девочки, разворачиваясь к камере. — Мы готовы, Марк.
Деловито кивнув, мужчина нажал на кнопку, а потом помчал в их сторону.
— Давайте, на раз, два, три… — Снежа поймала руку Марка еще до того, как он успел добежать, притянула к себе, накрывая ею круглый уже живот, второй потянулась к Кате, чтоб тоже обнять, но не успела… — Как договаривались, Лёёёён…
"Лёёёён" свелся к писку. Девушку резко оторвали от земли, она как‑то неожиданно оказалась на руках когда‑то любимого мужа, а теперь человека, которого явно ждет расправа…
Пользуясь ее замешательством, Марк перехватил ее удобней, прижался губами к щеке, а Катя наклонилась, целуя уже живот.
Вспышка, щелчки фотоаппарата, а Снежана судорожно пытается понять, что происходит.
Сговорились. Конспираторы. И если сначала возникает желание огреть высшего по званию конспиратора чем‑то тяжелым по голове, то постепенно, осознавая комизм ситуации, Снежа и сама начинает смеяться. Дураки. У них всегда так. И шутки дурацки и седых волос у нее уже полголовы. А в последние полгода Марк даже не пытается доказать, что это не седина, а ее натуральный цвет. Нельзя. С беременными спорить нельзя.
— От него я ожидала всякого, но от тебя! — опустили Снежу на землю тоже не сразу. Сначала шантажировали тем, что без прощения так и будут носить весь день, надорвут спину, но не поставят, пришлось прощать, но не забывать!
— Он мой отец, Снежка, он воспользовался рычагами давления!
Отмахнувшись, Снежана вновь направилась к фотоаппарату.
Рычаги… Знала она все эти рычаги. Лишь бы напакостить на пару. Вот и все рычаги.
Несколько секунд, на протяжении которых фотоаппарат думал, обрабатывая фотографии, Снежана провела, затаив дыхание, зато потом…
Она когда‑то мечтала сделать лучшую фотографию. Такую, на которой обязательно задержится взгляд, которая будет живой, настоящей, неповторимой… И на экране сейчас была именно она. Та фотография, о которой она так мечтала. Лучшая. Океан счастья, в который попала маленькая снежинка.
Смеющаяся Катя, Марк на полусогнутых, и она сама — с огромными глазами и открытым ртом. Ужасная. Просто ужасная фотография, но в то же время лучшая.
— Ну что там? — видимо, по ее лицу понять, что фотография лучшая, было сложно. Марк застыл на полпути, не решаясь подойти.
А Снежана даже как‑то не заметила, как на глаза навернулись слезы.
— Давай переснимем, если тебе не нравится. Клянусь, я больше не буду, — и его эти слезы явно испугали. Дурачок. Он ведь не понимает, что она только что увидела.
— Даже Ланс попал, Марк. — Снежана смахнула слезу, теперь уже улыбаясь мужу. Он подошел, обнял сзади, укладывая подбородок на плечо жены, взглянул на фотографию.
— Там все ужасно, да, пап? — Катя подходить пока не рисковала.
— Нет, Котенок, очень хорошо. Дедушке понравится.
Снежана накрыла руки мужа своими ладошками, делясь силой и уверенностью. Леониду обязательно понравится. Просто не может не понравиться.
* * *Нет ничего хуже ожидания. Теперь Марина в этом не сомневалась. Причем она знала, какое конкретное ожидание для нее самое худшее.
После операции прошло три дня. Лёню перевели в палату, в которую ей разрешено было зайти, и сейчас он просто лежал… Лежал, не шевелился, еле — еле дышал, наслаждался писком аппаратов. Точнее наслаждалась она, Леня‑то этот писк не слышал. Если слышал бы, проснулся хотя бы для того, чтоб заставить врачей выключить эту машину.
Марина из окна следила за тем, как рядом со входом в больницу выкладывают плитку. С высоты четвертого этажа смотрелось забавно. Хотя сейчас ей интересно было смотреть на что угодно, лишь бы не на Леню с закрытыми глазами. Это зрелище заставляло ее внутренне содрогаться.
Она привыкла к нему другому. К сильному, с ясными глазами и спокойным голосом. Способному одним словом убедить — все будет хорошо, ее паника напрасна. А сейчас он не мог убедить. Он спал…
— Марин, — тихий оклик за спиной сначала показался ненастоящим. Марина подумала, что слишком много времени провела вдали от людей, а теперь голоса уже даже мерещатся, но когда он повторился, — Марин…
Так быстро она еще никогда не бегала. Одним махом достигла кровати, чуть не промахнулась мимо кресла, засмотревшись на него. На живого, с ясными глазами, спокойного, сильного…
— Лёня, — и ком стал в горле, и говорить было так сложно, а главное — сказать нечего.
Слезы как‑то сами покатились из глаз. И останавливаться не хотят, льются и льются. Без остановки, в три ручья, как у девочки… Не выпуская руку мужа из пальцев, Марина попыталась справиться с потоками скорей просто размазывая их по щекам.
