Ты – всё (СИ) - Елена Тодорова
В номере, и правда, происходит значительное оживление. Еще мгновение назад девочки томно вздыхали и ловили уголками бумажных салфеток скупые слезы. И вот уже все хихикают и подставляют бокалы. Я тоже в стороне не остаюсь. Сегодня тот самый день, от которого мне хочется взять все.
— Юния, — морщит довольно носик Марина. С этой ее мимикой я уже хорошо знакома. А вот тихий с придыханием шепот, который она выдает дальше, в новинку: — Ты очень красивая. Очень. Не покривлю душой, если скажу, что ты самая очаровательная невеста, которую я когда-либо видела. А бывала я на многих свадьбах. Ты алмаз, милая. Сверкаешь так, что дух захватывает. У меня даже глаза слезятся, видишь? — трясет ладонью у лица, чтобы не испортить влагой макияж. — Принцесса! Скромная, но держишься с гордостью, достойной самого короля. Не то что Нечаева. Вот же повезло ему! Но и тебе с ним тоже! Ох, ну все… Что-то меня совсем уже размазало… Выпьем за счастье, девочки!
Вика, Мадина, Оля, другие стилисты — у всех глаза на мокром месте. Даже у моей непробиваемой Агуси. И, конечно же, ни одна из нас не готова всерьез плакать. Чокаемся под шутливый тост Марины и перебиваем эту сырость дружным смехом.
А через мгновение уже возвращаемся к работе. Смотрю в зеркало, пока Оля закрепляет фату. Пытаюсь оценить себя сторонним взглядом. За дни примерок то ли замылился глаз, то ли слишком примелькался наряд. Я перестала вздыхать от его великолепия. А сейчас, благодаря Марине, смотрю и прозреваю. Ведь и правда весь образ — настолько искусная работа, словно и не человеком созданная.
— Это совершенство будто феи ткали и плели, — высказывает мои мысли Агуся. — Ну или мыши.
— Почему мыши? — улыбается раскрасневшаяся от похвалы Оля.
— В какой-то сказке они помогали портному. Маленькие и удаленькие. Вроде как подчеркивается кропотливость труда. Ты действительно умница. Тут не просто талант виден, но и старательность.
— А Богдановы все такие, — заявляет Марина почти философски, продолжая потягивать шампанское. — До остатка себя отдают, за что бы ни брались.
— Круто, — подытоживает Мадина. — Ты реально как английская принцесса.
Закончив со сборами, с подачи той же Шатохиной, девчонки включают музыку и устраивают танцы. Это здорово расслабляет и вместе с тем поджигает кровь, наполняя тело драйвом.
— Ну, Юния Алексеевна, — обращается ко мне Мадя. Сжимая мои руки, смотрит в глаза. — Пора, ма-харошая.
Я киваю и, пропустив оператора, спокойно направляюсь на выход. По пути к расположенной на крыше небоскреба террасе, с улыбкой вспоминаю свои первые дни в университете.
Как дрожала от страха. Как боялась новых знакомств. Какой странной мне казалась Мадина. Как я тряслась в обществе Нечаева.
Кто бы сказал тогда, что через пять лет с первой я буду делиться переживаниями, а за второго выйду замуж? Была бы в шоке! А сейчас могу лишь в очередной раз сделать вывод, что жизнь — штука непредсказуемая. Что бы не происходило, ставить точку — Бога гневить. Даже когда кажется, что все пропало, нельзя терять веру. Бог даст тебе силу, ты поднимешься, отремонтируешь ступень, с которой упал, и поднимешься выше. А в один момент, после всех разочарований и боли, ты поймешь, что счастлив больше, чем когда-либо.
Поддаюсь волнению перед самым выходом на крышу. У двери меня встречает папа, и я, глядя в его увлажнившиеся глаза, тоже хочу плакать. Виной тому не только любовь и грусть, которые так явно сейчас ощущаю, но и воспоминания о последнем визите Яна.
Мы поехали к моим родителям на второй день после возвращения из Германии. Я запрещала, но он все равно попросил у них прощения.
— Мне очень жаль, что у нас с Юнией так получилось. Во всем, несомненно, моя вина. Я был гордым поломанным мальчишкой. В какой-то момент поставил свои чувства выше чувств Ю. Но в то же время я заботился о ней. Не хотел, чтобы она угробила свою жизнь на калеку. Думаю, этого не хотели бы и вы.
Родители долго молчали, переваривая все, что рассказал им Ян. Мы понимали их шок. Дело ведь не только в том, что его избили, но и в том, кто это сделал и когда.
— В том, что случилось тогда… — заговорил после паузы папа, — … есть и наша вина. Причем во всем. Что касается тебя… — жуя губы, он тщательно подбирал слова, — …в этом несчастье, возможно, тоже. Все ведь наложилось тогда: скандал у нас дома, то, что вы с Юнией были вынуждены среди ночи бежать, смерть тещи и такое же скоропостижное желание дочки вернуться домой… Да и потом… Вместо того, чтобы поддержать, набросились все… — голос папы оборвался.
Лицо его исказилось от боли. Вскочив, он быстро вышел из кухни, где мы все сидели. Но из коридора впервые в жизни мне послышалось, как он заплакал.
Я взлетела на ноги следом. Догнала папу и прижалась к его груди. Только в тот миг мы простили друг друга окончательно.
И вроде все отпустили, но волнение, когда видимся, до сих пор не утихает.
— Папа, все хорошо…
— Все хорошо, дочка.
Эти заверения мы выталкиваем одновременно.
Я беру отца под руку. Мадина обмахивает наши лица веером. Оля в последний раз инспектирует весь мой облик и, поправив фату, дает Марине знак распахнуть двери.
В тот же момент, как я вижу заполненную гостями террасу, начинается проигрыш потрясающей песни, которую я выбрала для своего выхода с подсказки Агуси.
Папа отыскивает мои нервно стиснутые в кулак пальцы и, ободряюще сжав их, шагает вперед, заставляя и меня ступить на белую ковровую дорожку, которая должна привести нас к Яну.
Я не сразу решаюсь поднять взгляд и посмотреть на него. А когда решаюсь… Сердце срывается и раньше меня летит к нему.
Думала, буду наслаждаться своей последней дорогой от Филатовой до Нечаевой. А на деле бежать к Яну хочу, так не терпится очутиться рядом. Потому что мир для меня — не просто земной шар. Мой мир — это Он. Его глубокие глаза, в которых хранится мое детство, мое отрочество, моя юность и венец моей молодости. Мои чувства, мои признания, мои страхи, мои ошибки, мои слезы, моя
