Барбара Брэдфорд - Голос сердца. Книга первая
— Gnadige Frau, я открываю, ja?
— Да, пожалуйста, Манфред. — Она перевела взгляд на Виктора. — А это Клара, дочь Манфреда. Клара, это герр Мейсон.
Девушка смущенно улыбнулась Виктору, извинилась и быстро выскользнула из комнаты. Франческа подошла к жаровне, приподняла крышку и заглянула внутрь.
— Wunderbar! — Она повернулась к Манфреду, который открывал шампанское, и заговорила с ним на неуверенном немецком.
Поискав глазами пепельницу, Виктор заметил ее на длинном столике, стоявшем за диваном. Он потушил сигарету и окинул быстрым взглядом несколько фотографий в серебряных рамках, которые стояли на столике. Его глаза остановились на фотографии прелестной светловолосой женщины в вечернем платье и с бриллиантовой тиарой. Виктор сразу предположил, что перед ним тетя Франчески — настолько поразительным было сходство. Фотография была сделана в двадцатых годах. У молодой женщины были такие же точеные черты лица, как и у графа; особенно похожими были глаза. Виктор внимательно посмотрел на другие фотографии — несколько снимков двух красивых детей, совершенно очевидно, Дианы и ее брата в детстве. На небольшом расстоянии от них стоял фотопортрет темноволосого красивого мужчины в несколько старомодном смокинге, сделанный, похоже, в то же время, что и снимок женщины. Их отец?
Наклонившись вперед, Виктор всмотрелся пристальнее. В его осанке, повороте головы чувствовалось царственное величие. Но не это так привлекло внимание Виктора. И даже не красивое чистое лицо, отражавшее добродетель и достоинство. Завораживающее воздействие оказывали глаза этого человека. Темные, выразительные, пронизывающие, они мгновенно притягивали к себе взор своей глубиной и таящейся во взгляде силой. Виктор почувствовал, что не в состоянии оторваться от фотографии, загипнотизированный этим необычным лицом. Он, лучше чем кто-либо другой знающий, какой магической силой обладает не только кино-, но и фотокамера, от которой трудно что-нибудь скрыть, внезапно подумал: «Я вижу душу этого человека. И это душа святого».
— Здравствуйте! — неожиданно прозвучал густой мужской голос.
Виктор выпрямился, повернулся ему навстречу.
— Здравствуйте, — мгновенно ответил он, надеясь, что испытанное им удивление не отразилось на его лице. Он широко улыбнулся.
Поздоровавшийся с Виктором молодой человек сидел в инвалидном кресле. Но не это так поразило Виктора. Он был живым воплощением человека с фотографии. Конечно же, на снимке был изображен его отец. Если это и не было лицо святого, оно немедленно приковывало взгляд своим необычным благородством и значительностью.
Молодой человек улыбнулся и, прежде чем Виктор успел сделать шаг навстречу, он сам двинулся к нему, быстро и уверенно направляя кресло по длинному персидскому ковру.
— Кристиан! — воскликнула Франческа и быстрым шагом прошла от камина к столику, встав рядом с Виктором. — Я только что попросила Манфреда пойти и разыскать тебя. Знакомься: это Виктор.
— Я понял! — со смехом ответил Кристиан. Остановившись рядом с Виктором, он освободил руку для приветствия. — Добро пожаловать в Виттингенгоф.
— Виктор, это мой двоюродный брат, его высочество князь Кристиан Михаэль Александр фон Виттинген унд Габст.
— Ну, Франческа, — спокойно сказал Кристиан, — стоит ли так официально? — Он с легкой укоризной покачал головой, но его улыбка оставалась теплой и приветливой.
— Я рад познакомиться с вами, — тоже с улыбкой произнес Виктор, понимая, что Франческа пустилась в длинное перечисление имен и титулов только потому, что он сделал ей легкое внушение несколько минут назад. — Спасибо за любезное приглашение посетить вас в вашем замке, — добавил он.
— Принимать вас — удовольствие, поверьте, — произнес Кристиан на таком же безукоризненном английском, как и у его сестры. — И, пожалуйста, простите, что не смог поздороваться с вами, когда вы приехали. Меня неожиданно посетил… старый приятель… моего отца. Он задержался несколько дольше, чем я ожидал.
— Пожалуйста, не извиняйтесь. Франческа очень хорошо меня развлекала. Кроме того, я получил большое удовольствие, знакомясь с этой комнатой. Она прекрасна.
— Спасибо. А теперь, как насчет бокала шампанского? Франческа, дорогая, будь так любезна, принеси его сюда, пожалуйста.
— Конечно. — Она поспешила к консольному столу, разлила шампанское и отнесла поднос с бокалами к низкому журнальному столику из стекла и бронзы, стоявшему между диванами. Франческа села на диван, Виктор устроился рядом. Все дружно подняли бокалы, когда Кристиан произнес: — За здоровье!
— За здоровье! — в унисон повторили Франческа и Виктор.
— Мне очень жаль, что Диана задерживается. Какие-то проблемы с бутиком в Мюнхене, — заметил Кристиан, прибегнув к маленькой лжи, чтобы избежать долгих объяснений по поводу ее разговора с матерью. Он сделал глоток шампанского, широко улыбнулся и продолжил: — Но она у нас умеет быстро все расставить по местам, так что я не сомневаюсь, что скоро дорогая сестрица присоединится к нам. Вы, должно быть, голодны после поездки. — Он бросил взгляд на жаровню: — Берта сделала шведские тефтели. У нее это получается очень вкусно. Угощайтесь, пожалуйста.
— Думаю, что я воспользуюсь вашим предложением, — слегка привстал Виктор.
— Я вам помогу, — быстро сказала Франческа и в мгновение ока пробежала через комнату. — Тебе принести, Кристиан? — спросила она, накладывая тефтели в стеклянную тарелку.
— Спасибо, пока не надо. — Он подтолкнул свое кресло ближе к кофейному столику и достал сигарету из серебряной сигаретницы. Прикурив, Кристиан обратился к Виктору: — Мы так счастливы принимать гостей в это время года. Обычно это мертвый сезон. После Рождества нас мало кто навещает до самого лета. Тогда они приезжают на Зальцбургский фестиваль.
— Да, я слышал. Говорят, что фестиваль — это просто энчилада.
Кристиан озадаченно посмотрел на Виктора:
— Энчилада?
Франческа, возвращаясь с тарелками, усмехнулась и пояснила:
— Это одно из любимых выражений Виктора. Чисто калифорнийское изобретение. Оно означает «что-то особенное», Кристиан. — Она поставила тарелку перед Виктором, посмотрела на него через полуопущенные ресницы и произнесла: — Вы как-то обещали объяснить его происхождение, но так и не сделали этого.
— О, прости. Энчилада — это лепешка из кукурузной муки, плоский мексиканский хлеб. Что-то вроде блина, но более плотное по консистенции. В нее заворачивают всякие вкусные вещи — говяжью отбивную, сыр, овощи, — а потом скручивают и едят с одним из многочисленных соусов. Это что-то… — Виктор на секунду замолчал, подбирая нужное слово, а потом закончил: — В общем, это что-то. Боюсь, что я слишком часто употребляю это слово и порой не совсем кстати, но я считаю его исключительно выразительным.
