Джудит Майкл - Обманы
Он всматривался в ее лицо:
— Какая ты стала яростная.
Но он позволил закутать себя одеялом и привязать к носилкам, прежде чем его вынесли.
— Мы поедем за вами на такси, — крикнула Сабрина им вслед, но как только они вышли, колени ее подогнулись. Гарт тут же оказался рядом, обняв ее. Он отправил Лауру в больницу на такси и устроил Сабрину на двойном кресле в гостиной.
Всюду были люди, они целенаправленно двигались, хлопотали. Все, кроме Сабрины. В беспокойстве и смущении она следовала за ними взглядом, наблюдая, и время от времени они передвигали ее с места на место, как марионетку, тяжелую и бесчувственную. Как Стефанию.
«Мы мешаем, — с горечью думала она. — Мы никому не нужны: у всех есть дела, которые надо сделать. Мне тоже надо что-то сделать. Но я не могу вспомнить, что именно».
Она вспомнила об этом на кладбище, когда викарий заканчивал службу. «Я подыму мои глаза к холмам, откуда придет мне помощь».
Толпа молчала. За спиной Сабрины Александра стояла с Антонио, и по лицу ее струились слезы. Рядом с нею, впереди Брукса, Габриэль рыдала в носовой платок. Джоли держалась за руки с Майклом, у которого было каменное лицо, а Николс Блакфорд подпрыгивал от волнения, Эмилия пыталась заставить его стоять спокойно. Присутствовали все: американский посол с помощниками, группа торговцев произведениями искусства, некоторые из которых прилетели из Парижа и Рима, аристократы, которые были клиентами и друзьями, слуги, официанты и продавцы, которые помнили улыбку и слова благодарности. Они все пришли, даже миссис Пимберли, стоявшая за ошеломленным и неподвижным Брайаном, и миссис Тиркелл, прижимавшая носовые платки к бледному лицу, и Оливия, стоявшая позади группы, в которой оказались туманные фигуры леди Айрис Лонгворт и Дентона Лонгворта. «Как странно, что они пришли, — подумала Сабрина. — А Рэддисонов нет».
Она чувствовала сильную руку Гарта на своих плечах. Стоя на краю могилы, она слышала красивые интонации голоса викария:
— И пусть нам будет дано увидеть сияние нового дня. В этот день она хоронит сестру, отец ее в больнице, а мать стоит рядом, дрожа и сжимая ее руку.
— Персть к персти, зола к золе, прах к праху.
Викарий взглянул на нее, давая печальными глазами понять, что настало время ей бросить первую горсть земли на крышку гроба. Все ждали. Все они стояли и ждали, и викарий смотрел на нее. И Сабрина вспомнила. «Ты не сказала им. Это твой последний шанс. Скажи им сейчас. Больше откладывать нельзя. Скажи им. Скажи им.»
Долгая дрожь пронзила ее тело, и Сабрина упала на колени возле могилы.
— Это не Сабрина! — воскликнула она. Она услышала, как за ее спиной кто-то испуганно втянул в себя воздух. Лаура застонала. Она посмотрела на гроб, потом, моляще, на викария. — Умерла не Сабрина, а Стефания! Стефания умерла! Или, может быть, это были мы обе, иногда мне кажется, что… Иногда я чувствую себя как Стефания, но я не она, я Сабрина. Я всегда была Сабриной. Я стала Стефанией только с тех пор, как мы…
— Перестань, любимая. — Гарт поднимал ее. Голос его звучал, встревожено, руки крепко прижимали ее к нему. — Я отвезу тебя домой.
— Нет, подожди, выслушай! — Она отталкивала его руки. — Послушай меня!..
Слова поминальной службы из англиканского требника «Книга общей молитвы».
Рядом с ними возник Брукс, и Гарт встретился с ним взглядом:
— Вы с викарием можете закончить церемонию?
— Конечно. Я увижу вас дома. Между прочим, доктор Фарр…
— Перестаньте, пожалуйста, перестаньте! — вскричала Сабрина. — Выслушайте меня! Разве вы не понимаете, я пытаюсь вам сказать…
— …мог бы ей что-нибудь дать. Его телефон есть в книге.
Гарт кивнул и повел жену прочь. Голос викария следовал за ними:
— И да примет Господь ее душу.
— По-моему, нам следует позвонить доктору Фарру, — сказал Гарт на пути к лимузину. — Это поможет тебе в эти первые дни.
Сабрина, спотыкаясь, шла рядом, потерянная и опустошенная, недовольная собой. Если бы не ее смятение, когда она вдруг почувствовала, что не уверена, кто она, они бы ей поверили.
— Ты не дал мне договорить, — сказала она в отчаянии. — Я пыталась сказать тебе правду, но ты не слушал.
— Позже.
— Ты не поверил мне.
— Позже, любимая.
Гарт помнил то время, когда умерли его родители. Он тогда испытывал гнев и горе из-за того, что они оставили его. Но траур его жены был более отчаянным; она не находила себе места, как будто из нее вырвали самое ее существо. Даже зная, что она потеряла сестру-близнеца, он недоумевал, как эта сильная женщина, которая так уверенно распоряжалась всем, когда был болен ее отец, может скатиться до бессвязного лепета и всепоглощающего отчаяния.
Он знал, что в горе люди часто находят убежище в отрицании, отказываясь признать, что любимый человек умер. Но если бы дело обстояло так, она говорила бы, что сестра жива, что она где-то путешествует и что они скоро встретятся. Вместо этого она делала вид, что она — это сестра. Почему? Чтобы загладить какую-то вину? Или причина в том, что, несмотря на физическую разлуку, сестры-близнецы были гораздо ближе друг другу, чем он думал?
На Кэдоган-сквер Сабрина отказалась видеть доктора Фарра:
— Он даст мне какое-нибудь снотворное. Почему ты не даешь мне оплакивать ее?
— Ты должна ее оплакивать. Но не устраивать истерики.
— Постараюсь избежать этого, — сказала она с нотками своего обычного едкого юмора, и Гарт позволил ей поступить по-своему. Она была права: будет лучше, если она справится с горем самостоятельно.
Брукс и Оливия сделали все нужные распоряжения для похорон, и теперь приглашенные ими на ленч гости наполняли дом.
Миссис Тиркелл направила всю энергию своего горя на руководство работой нанятого по этому случаю персонала, в через короткое время блюда с мясом и рыбой, сырами, паштетами, пирожками, пирожными и тортами уставили длинные столы в гостиной и столовой. Сабрина переходила от одной группы гостей к другой, и Гарт находился подле нее. Бледная и отрешенная, с высоко поднятой головой, она легко двигалась по комнатам, как будто чувствовала себя в них как дома или занимала место Сабрины. Все говорили о том, как они похожи и как естественно видеть ее здесь, и она вежливо выслушивала их, как будто пытаясь понять, какое они имеют к ней отношение.
Гарт с болью ощущал, что никогда не любил ее сильнее, чем сейчас, когда она одновременно казалась потерянной и на своем месте, нуждалась в нем и чуждалась его. Горе облекло ее в тайну и ранимость; он хотел притянуть ее к себе и поцеловать полные отчаяния глаза, внимательно выслушать все, что она говорит, осмысленно это или нет, только для того, чтобы понять, что, значит, потерять кого-то, кто был настолько глубоко ее частью.
