Француаза Бурден - Искушение страстью
Чтобы выпить с ней, Шарль встал, даже не потрудившись одеться. Одним духом он осушил бокал, протянул к ней руку, но не завершил жест.
– Это восхитительное шампанское, – с горечью произнес он.
Когда-то Юдифь выпивала глоток из его бокала, чтобы, как она говорила, узнать его мысли. Она любила сухие белые и крепленые красные вина, однако истинная ее любовь предназначалась шампанскому – из-за пузырьков, казавшихся ей веселыми. До войны они пили шампанское целыми ящиками.
Шарль стиснул зубы и заметил, что Сильви с любопытством смотрит на него, – ему пришлось улыбнуться.
– Мне надо одеться, – решил он.
– Подожди!
Она бросилась к нему, как испуганная девочка, она – молодая женщина, сильная и уверенная в себе.
– Сильви, – вполголоса упрекнул он, – что с тобой?
Прильнув к нему, она вдыхала запах его кожи, пытаясь сдержать слезы.
– Давай допьем бутылку, – наконец предложила она.
– Нет, правда, нет. Я не люблю шампанское. Этот очень простой отказ, произнесенный без раздражения, тем не менее, превратил уныние Сильви в гнев.
– Отлично! Уходи, и поскорее! Исчезни! – закричала она.
Он отошел от нее, надел рубашку, кальсоны, брюки. Когда он оделся, то вернулся к кровати за часами, лежавшими на ночном столике. Он всегда снимал их, прежде чем заняться любовью, и короткий щелчок застежки заставлял Сильви трепетать. Она думала, уйдет ли он вот так, молча, но он подошел к ней и сказал:
– Если ты хочешь, чтобы я больше не приходил, я все пойму. Прости, если сказал что-нибудь обидное. Тебе лучше оставить меня, Сильви. Достаточно одного слова: я не буду настаивать.
– А это вас обрадует? – неуверенно спросила она.
– Нет, вовсе нет! Даже наоборот, я…
Он вдруг стал нежным и растерянным, это наполнило ее нежданной радостью, и, приподнявшись на цыпочки, она слегка поцеловала его в уголок губ.
– Простите, это нервы, – бормотала она. – Мне никто другой не нужен, Шарль.
– Ты не можешь говорить мне «ты», когда я в костюме? – пошутил он.
Атмосфера заметно разрядилась, они оба успокоились.
– Этого никому не понять, – заметила она. – И потом, я испытываю к вам огромное уважение, вам это известно.
– В самом деле?
Он развязал поясок шелкового халата, полы его приоткрылись, и он стал целовать Сильви между грудей, пока она не задрожала.
– Я позвоню тебе в начале недели, – наконец сказал он.
Теперь он торопился уйти, и Сильви не пыталась ничего предпринять, чтобы задержать его. Уже на улице, в ночной прохладе, он заметил, что дышит глубоко и часто. Неужели он испугался? Испугался, что она скажет, что с нее довольно, что он ей больше не нужен? Это было бы лучшее решение, если когда-нибудь она его примет. Шарль не был наивен и понимал, какое влияние он на нее оказывает, и как она влюблена в него; он упрекал себя за это. Ему не следовало делать ее любовницей, потому что любовнице он не мог предложить ничего. Совсем ничего.
Около машины он вздохнул от досады, что не может пройтись пешком, но не могло быть и речи о том, чтобы оставить «Делаж» на авеню Виктора Гюго, прямо около дома Сильви. Автомобили в Париже были еще очень редки, а его – еще и очень заметен. Погруженный в свои мысли, он сел за руль и не стал сразу заводить мотор. «Делаж» был из той же области, что шампанское Сильви, особняк на авеню Малахов, восьмицилиндровый форд «Вендетта», купленный Кларой за 545 тысяч франков на первом послевоенном автосалоне, или же платье от Баленсиаги[6], подаренное Мари на Рождество. Все это – знаки богатства, казавшиеся Шарлю неприличными. Все эти денежные траты на ерунду вызывали у него отвращение. Он повидал слишком много разорения и разрушения, соприкоснулся с таким количеством горя и уныния: стольких людей обобрали! И он слишком близко видел смерть и слишком много страдал, чтобы сохранить вкус к роскоши. Еще не отменили карточки на питание, огромное количество необходимых вещей продавалось только на черном рынке. В этой альтернативной торговле прекрасно ориентировалась Клара. Решительно, с врожденной деловой хваткой, неугомонная Клара продолжала управлять состоянием Морванов, а также увеличивала наследство Мадлен – словом, управляла всем, как хороший вождь клана.
Бросив последний взгляд на окна Сильви, где все еще горел свет, Шарль тронулся с места. Несчастная и прелестная Сильви, заложница немыслимой авантюры. Скоро ей будет тридцать – а ему уже сорок, – и у нее непременно появится желание создать семью, завести детей… Только вот он не хотел этого и не согласился бы на это ни за что на свете. Конечно, он любил ее сильнее, чем мог себе позволить, но все-таки не настолько сильно. Так или иначе, создание новой семьи было невозможно. Никто и никогда не займет место Юдифи, никто и никогда не заменит Бетсабе.
Каждый раз при мысли о них он задыхался от ярости, беспомощности, боли, он изо всех сил отгонял эту мысль. Бесплодная битва вспыхивала по многу раз в день. Ему удавалось забыться только над рабочими папками. Или, реже, во время приятного ужина с Сильви. Она не умела смеяться так, как смеялась Юдифь, не имела с ней никакого внешнего сходства: голубые глаза, светлые волосы, – и если он не дотрагивался до Сильви, то чувствовал себя рядом с ней почти счастливым. В постели он следил за тем, чтобы полностью не отдаваться любви, не выключать свет, не задремать. Однажды вечером так случилось, и в полусне ему почудилось, что рядом с ним Юдифь. Чудовищное чувство, когда он все осознал. Нестерпимая пустота, в которой Сильви была лишь незваной гостьей. Он месяц не встречался с ней, придумывая отговорки, но потом все-же позвонил и извинился за странное поведение.
«Я не должен был соглашаться в первый раз. Ведь в итоге она меня возненавидит и будет права». Он заранее смирился с тем, что она бросит его, и почти желал этого. Длительная связь с этой женщиной могла закончиться только провалом. Это была одна из причин, по которой он не хотел показываться с ней, иначе она будет считаться любовницей Шарля Морвана – той, что не смогла его утешить, той, что не смогла его удержать.
Он вышел, открыл ворота, поставил машину в гараж. Рассвет был уже недалек, ему оставалось от силы два часа сна, но это его ничуть не волновало. Спать почти всегда означало видеть кошмары или, еще хуже, заливисто смеющуюся Юдифь.
Как всегда, Винсен, Даниэль, Ален и Готье вместе возвращались из лицея и шумели на всю улицу Помп. Утихали они, только когда подходили к авеню Малахов, на случай если Клара увидит их из окна. По поводу Мадлен они не беспокоились: она могла целыми днями вышивать, устроившись в маленькой гостиной, выходившей в сад. Что до Шарля, то тот никогда до ужина не возвращался.
