Карен Маккьюла-Лутц - Девичник
Их первая поездка на серфинг была подобна пытке. Грести было чертовски утомительно. Ее солнцезащитный крем таял в соленой воде и стекал ей в глаза. Ее мокрый костюм весил миллион фунтов, и она ощущала себя в нем, как в корсете. Зейди не любила даже носить лифчик. Зачем она это делает? Она была убеждена, что Грей пытается убить ее, — и вдруг оказалась наверху. На волне. И продержалась там добрых десять секунд. А потом все изменилось. Раз она сделала это однажды, значит, должна сделать снова. И вся эта гребля, вся эта соленая вода в глазах не имели значения. Она должна была поймать еще одну волну.
— Пообещай мне, что ты займешься девичником, если он станет слишком безнадежным.
Зейди взглянула на Грея, садясь на свою доску лицом к океану. Никогда не поворачивайся спиной к волнам. Это она рано выучила. Как и то, что надо держать рот закрытым, когда ты под водой. Тихий океан не является ни вкусным, ни питательным.
— Слышу ли я в твоей мольбе заранее запланированное чувство вины? Как будто ты собираешься устроить оргию и хочешь убедиться, что у Хелен будет качественный педикюр в качестве компенсации?
— Ты знаешь, что я имею в виду. Хелен не такая, как ты. И я также не думаю, что ее друзья такие, как ты.
— Да, спасибо, что напомнил мне, что я ужасная алкоголичка и шлюха. Я не собираюсь за это извиняться.
— Я этого и не хочу. Мне хотелось бы только…
— Волна, — Зейди указала на приближающийся гребень за его спиной, и Грей начал грести, подпрыгнул и красовался наверху до тех пор, пока волна не умерла. Грей был хорош. Встретив его на улице, вы никогда бы не могли себе вообразить, что он умеет заниматься серфингом. Вы могли бы представить, что он каждый раз после поездки на пляж чистит свою машину средством «Дастбастер», и были бы правы. Но при всех своих странностях этот человек умел парить по волнам. Пока он греб обратно к волнолому, Зейди ждала.
— Прежде чем меня покинуть, ты говорил о том, что Хелен чистая, а я шлюха.
— Каким образом ты можешь быть шлюхой? Ты ни с кем, кроме Джека, не спала за все-то время, пока встречалась с ним, и ты больше ни с кем не спала с тех пор.
Зейди задумалась над этим. Он прав. Это только в собственном воображении она спала с восемнадцатилетними мальчишками и пыталась оседлать слесаря, устанавливавшего у нее прессовальную машину для мусора.
— Я просто хочу, чтобы ты попыталась сделать так, чтоб Хелен было весело. Иногда она кажется… несколько перетянутой, — сказал он.
— Потому что она не хочет с тобой спать?
— Ну да, определенно, и это тоже.
— Не беспокойся. Уверена, это случится, как только ты осыплешь ее розовыми лепестками на ложе медового месяца.
Грей закатил глаза:
— Почему, как ты думаешь, она так долго продержалась? Непохоже, что она религиозна.
— Некоторым девушкам нужна какая-то изюминка. Изюминка Хелен — это ее девственность. Иначе она была бы просто еще одной красивой продавщицей в магазине моды округа Орандж.
— Да брось ты, она — хозяйка бутика. Это не напрягает. У нее это здорово получается.
— Конечно, у нее это здорово получается.
Грей снова сел на свою доску, проигнорировав превосходную волну, прошедшую мимо него.
— Знаешь, иногда ты говоришь так, будто на самом деле не любишь ее.
Он посмотрел ей прямо в глаза, и лгать она не смогла.
— Иногда я ее не люблю.
— Она твоя двоюродная сестра. Она моя невеста. Ты должна ее любить. — Он выглядел огорченным. Очевидно, это было для него важно. — Она самая милая из всех, кого я когда-либо встречал. Что в ней может не нравиться?
— А она мне нравится. Конечно, она мне нравится. Я ее люблю. Приходится. Она — семья. Мне просто не нравится, как она иногда заставляет меня относиться к самой себе.
— Волна.
Он указал на очень хороший гребень за ее спиной. Она стала грести, радуясь, что может избежать этого разговора. И свалилась. Проклятие! Она сейчас была слишком напряжена для занятий серфингом. Грей пытался заставить ее проанализировать, почему она ненавидит Хелен. А она ненавидела анализировать свои чувства. Потому что тогда ей приходилось их испытывать. Отрицание и подавление были ее друзьями.
Она стала грести обратно к волнолому, стерев океанскую воду со своего лица.
— Можем мы сейчас не говорить о Хелен? Она заваливает весь мой серфинг.
— Как это Хелен заставляет тебя плохо относиться к самой себе?
— Я этого не говорила.
— Ты это подразумевала.
Зейди вздохнула. Бесполезно избегать разговора, если Грей полон решимости его продолжать. Она выучила это в их четвертый вечер, когда он настаивал, чтоб она объяснила свое отвращение к мужчинам, которые носят туфли с открытыми пальцами. Не «Тева» и не шлепанцы, а только сандалии из кожаных полосок с открытыми пальцами. В этом было что-то очень неправильное.
— Иногда мне, кажется, что Хелен столь совершенна, чтобы напоминать мне, что я несовершенна.
Грей посмотрел на нее так, словно она больная.
— Ты понимаешь, что это психоз?
— Как так получается, что я могу не стыдится, рассказывая тебе, сколько пальцев в себя засунула, и при этом, когда я в общих словах высказываюсь о своей двоюродной сестре, получаю такую резкую оценку?
— Хелен не может заставить тебя как-либо себя чувствовать. Только ты можешь заставить себя что-то чувствовать.
— Спасибо, Опра [8] … Не можем ли мы просто заняться серфингом?
Грей на минуту посмотрел на нее, потом указал за ее спину:
— Греби.
Она легла на доску и стала усердно грести. Поймала волну и подпрыгнула. Потом свалилась с доски влево. Полностью завалено равновесие. Проклятая Хелен.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Утро Зейди началось вполне прилично, а затем быстро испортилось. Николь, дочка грудастой актрисы, бывшей соведущей в шоу Аарона Спеллинга в восьмидесятые годы, явилась в класс в таком наряде, какой можно купить только в Магазине для Шлюх. Поскольку и без того было довольно трудно говорить о Чехове, особенно теперь, когда сиськи Николь отвлекали класс и срывали урок, Зейди посреди урока сдалась и заставила их писать сочинение о дуализме.
Добравшись, домой, она обнаружила, что забыла закрыть балконную дверь и соседский кот перепрыгнул через перегородку, разрыл землю в горшках с кактусами, потом вытер свои грязные лапы о диван, придав потертому шику ее квартиры совершенно новый оттенок. И она была абсолютно уверена, что мертвого воробья, лежавшего на кофейном столике, не она подобрала у Первого Пирса. Она была слишком зла, чтобы все это убирать, поэтому села на оттоманку и открыла почту. Теперь день получил свое законное окончание. Пришло приглашение. Голубыми буквами на белом льняном фоне с желтой бумажной каемочкой было написано:
