Арина Холина - Письма на воде
– Я люблю его. А теперь представьте… – обращалась она к нам. – Что мне пришлось бы переживать не только за его успехи и неудачи, но еще и за свои. Если ты актер, то каждый день ждешь, что вот придет слава, я стану великим – и вся твоя жизнь проходит в этом ожидании. Я работала как лошадь, я любила театр, кино, но поняла, что упускаю что-то очень важное. Все эти интриги, критика – ты подсаживаешься на них.
Конечно, ее трудно назвать умной в том смысле, который мы вкладываем в это слово. Но она была мудрой. То, что называют «по-женски мудрой», хоть я и не выношу такое определение.
Ее трудный муж не вытерпел бы рядом красавицу – одаренную, амбициозную, вспыльчивую. Он бы спился или сошел с ума.
Она сделала выбор – и ни разу о нем не пожалела.
Мне все это чуждо, не до конца понятно, но она казалась такой доброй, счастливой, такой теплой и радостной, что невозможно было отрицать – у нее чудесная жизнь.
Она умела жить для других – и даже я от общения с ней стала добрее.
Но мы-то были эгоистами, и знали это, и остались такими, потому что эгоизм – наша религия. Мы странные. Но мы тоже настоящие. Никто из нас не избалован. Мы капризничаем тихо, сами с собой, радуем себя дорогими покупками и необдуманными поступками. В конце наших дней мы составим список того, о чем мечтали, – и все пункты в нем будут вычеркнуты.
А вот если бы мы были мировым правительством и кто-то, предположим, мой умный друг Ираклий, юрист, спросил:
– Кто этот человек, которого мы, с одной стороны, хотим видеть счастливым, а с другой, который сделал бы так, чтобы люди не только размножались, но и строили общество нового типа, развивали цивилизацию, а не уничтожали ее? Кем мы будем манипулировать ради мира во всем мире?
И тогда я первым делом указала бы на Мишу. Я ответила бы:
– Посмотрите на этого симпатичного молодого человека. Он хочет жениться. Хочет рожать детей. Он хочет брать кредиты, но при этом осторожен и не любит попусту рисковать. Ему есть ради чего трудиться и платить проценты. Он надежен, как военная техника. Он собирает знания, но не подозревает, что у него нет собственного мнения. Своим мнением он считает миллионы мыслей, записанные с чужих слов. Ему можно внушить все, что угодно.
И если бы нам, совету директоров земного шара, пришлось выбирать Мише жену, и кто-то сказал бы, что он сделал предложение Саше, мы бы долго и громко хохотали, довольные этой шуткой.
Мы бы сделали все, что возможно, ради спасения нашего идеального гражданина от девушки, которая не подходит для его замечательной посредственной жизни.
Ведь если Никита – пиво, Саша – тирамису, то Миша – крем для обуви. Он утилитарен и функционален. А мы и тогда и сейчас сторонились всего утилитарного и функционального – мы поклонялись красоте.
– Мне двадцать с половиной лет, – сказала Саша Мише. – Я учусь на четвертом курсе.
Миша был старше, ему исполнилось двадцать пять.
– Я не могу выйти замуж в двадцать лет, – продолжала Саша. – Это бессмыслица.
Мечты Миши были похожи на рекламу какой-нибудь добавки для супа. Счастливая семья, кухня (из рекламы кредитных карт), веселый лабрадор (из рекламы собачьего корма), ребенок (демографическая программа плюс год семьи).
Для Миши все было просто – пока Саша завершает образование, они живут для себя. В ее двадцать два/двадцать три – первый ребенок, в двадцать шесть – второй.
– А что дальше? – спросила у меня Саша.
– К тридцати пяти вы расплачиваетесь с банком, занимаетесь сексом раз в два месяца, в тридцать шесть ты ему изменяешь, в тридцать девять он уходит из семьи, потому что годы идут, а он так и не начал жить, – заверила ее я. – Ты же читала об этом тысячу раз. Так все и будет.
– Ну да, – согласилась Саша.
Кто-нибудь… например, Вера, которая вышла замуж в восемнадцать и родила в девятнадцать, сказал бы, что таким, как мы, грозит одиночество.
Но мы его не боялись. Мы были первым поколением девушек, у которых на душе не скребли кошки, когда они думают о том, что в тридцать они останутся одни.
Мы ведь станем богаты. Знамениты. У нас есть много любовников. А потом мы купим домик на Гавайях, сдадим городские квартиры, и наши морщинистые лица будет согревать тропическое солнце, а пергаментную кожу приласкает морской прибой.
Мы никогда не станем одиноки, потому что у нас есть подруги, кто-то из нас родит детей – и мы будем любить их все вместе, а главное – у нас будет дело, ради которого стоит жить.
Таким был наш Воображариум.
Я уже писала в журналы и меня любили, давали работу, поэтому мы с Сашей сняли квартиру у станции метро «Улица 1905 года».
Саша начала тайно встречаться с Никитой. Я схватила ее за руку, и тогда она сказала, что это просто секс. Она ведь не может отказаться от лучшего секса в жизни?
– Можешь, – убеждала я ее.
Я тогда еще не знала, что не стоит лезть в чужие отношения. Не знала, что только двоим понятно, что между ними происходит.
Она приезжала к нему, они смотрели телевизор. Ужинали. Саша мыла посуду. Был секс. Иногда Никита отвозил ее домой, но чаще она уезжала на такси.
– Он платит за такси? – спрашивала я.
– Нет, – качала головой Саша, а я возмущалась.
Выяснилось, что Настя потихоньку видится с Мишей. Я хотела было поссориться с ней, но Саша убедила меня, что так даже лучше.
Я заметила, что в отношениях Саши и Никиты появилось что-то новое – рутина. Как с этим справиться, они не знали.
Не знали, что настоящая любовь имеет очень много уровней – на одних тебя пожирает ненависть, на других охватывает отчаяние, часто ты сомневаешься и боишься, что всю жизнь – долгую, долгую жизнь – будешь привязана к одному человеку. Но есть некий рубеж, перебравшись за который, ты понимаешь, что есть удивительная вещь – близость, которая прошла через все испытания, и человек становится таким родным, что это не променяешь ни на что на свете.
Саша отправилась на день рождения Агнии Богдановны. Я ее не узнала – не думала, что моя подруга такая красотка. Саша надела платье, которое сама сшила, с широкой юбкой-клеш, с открытой спиной и воротником-стойкой. Красные туфли, красная помада, пучок – ракушка. Она была загорелой, тонкой и хрупкой – и где-то у нее за плечами, казалось, играл джазовый оркестр, и толстая негритянка с полуприкрытыми глазами напевала о том, что нет вечной любви, и пахло отцветающим жасмином.
Наша квартира показалась мне тогда отвратительной. Саша сияла – и в этом голубоватом свечении я увидела, как мы с ней живем.
В лифте, поднимаясь в квартиру родителей, – определенно это были интриги провидения – Саша встретила Сергея.
