Лавирль Спенсер - Прошлые обиды

Многое в Кейте не нравилось ей.

Почему же тогда она не порывала с ним? Ответ был прост: он превратился в привычку, и без него ее жизнь наверняка стала бы еще более одинокой.

Бесс вздохнула, подошла к камину, открыла решетку и перевернула полено, наблюдая за сверкающими искрами. Она снова уселась у огня, обхватив руками колени. Грустно сидеть вот так одной и мечтать о том, чтобы все было по-другому.

Лицу стало жарко, казалось, что нейлоновые колготки вот-вот вспыхнут и обожгут кожу, но она, положив лоб на руки, не сдвинулась с места. В доме так тихо и мрачно. Все здесь стало по-иному, после того как Майкл уехал. Конечно, это был ее дом, и она никогда от него не откажется, но в нем она чувствовала себя одиноко.

Почти все огни за рекой погасли. Наконец она поднялась и прошла в другую комнату – продолжение этой, – касаясь рукой стульев, которыми никто не пользовался, и дальше – через арку в гостиную, которая занимала всю восточную часть дома, от черного хода до центрального подъезда. В углу, там, где соединялись два огромных окна, в тени стоял большой рояль – черный, блестящий и молчаливый с тех пор, как Лиза выросла и уехала из дома. На нем – семейные фотографии в рамках. По четвергам женщина, которая убирала дом, снимала их и вытирала с рояля пыль. В рождественские дни фотографии были увиты зеленью и украшены красными шарами. После праздников их возвращали на место до следующего Рождества. Рояль теперь использовался только для этого.

Бесс села на черную блестящую табуретку, включила лампу – лучи осветили пустую подставку для нот и крышку, коснулась ногой в нейлоне бронзовых педалей и ощутила их холод. После того как Майкл ушел из дома, она избегала рояля, так же как избегала его. Только потому, что он так любил фортепьянную музыку? Но как это глупо. Конечно, она очень занята работой, но ведь бывают моменты, вот как сейчас, когда музицирование было бы очень кстати.

Она поднялась, подошла к закрытой полке, где лежали ноты, и долго перебирала их, пока не нашла то, что искала.

Дверца полки громко хлопнула, когда она закрыла ее. Крышка же рояля, напротив, открылась почти бесшумно. Нотные страницы мягко зашелестели, как и рукава ее шелковой клубничного цвета блузки. Свет лампы слабо освещал клавиши.

Первые звуки прозвучали резко в полутемной комнате. Она перебирала клавиши, вспоминая мелодию.

«Возвращение домой» – Лизина любимая. И любимая Майкла. Бесс не задумывалась о том, почему выбрала именно ее. Забытое медленно возвращалось. Руки на клавишах стали свободнее, ушло напряжение с плеч. Она почувствовала себя как легко бегущий человек, невероятно легко и свободно, в ней открылось что-то глубинное, доселе невысказанное.

Она не заметила, что Рэнди вошел и прислонился к стене. Когда прозвучали последние аккорды, он сказал из темноты:

– Привет, мама!

– О! – выдохнула она и приподнялась с табурета. – Ты смертельно напугал меня, Рэнди! Ты тут давно стоишь?

Он улыбнулся:

– Недавно.

Рэнди прошел в комнату и примостился рядом с ней на табурете. В потрепанных джинсах, потертой кожаной куртке, он выглядел как после небольшого сражения. Его черные, как у отца, волосы были чем-то намазаны, торчали на макушке, закрывали уши и спускались естественными локонами на ворот. Рэнди привлекал всеобщее внимание, продавщица в ее магазине говорила, что он похож на молодого Роберта Уриха – с быстрой улыбкой и ямочками на щеках. У него была манера наклонять голову вперед, когда он приближался к женщине, в левом ухе маленькая золотая серьга, великолепные зубы, карие глаза, а ресницы длиннее, чем у некоторых мужчин усы. Он подражал грубоватому стилю небритого молодого поп-певца Джорджа Майкла с его неспешными манерами.

Усевшись рядом с матерью, Рэнди нажал «фа» в нижнем регистре и держал клавишу до тех пор, пока не погас звук. Убрав руку с клавиатуры, он положил ее на колени, чуть повернул голову – все его движения были замедленны, лениво улыбнулся краем губ.

– Ты давно не играла.

– Ммм…

– Почему ты вообще перестала играть?

– Почему ты перестал разговаривать с отцом?

– А ты?

– Я злилась.

– Я тоже.

Бесс помолчала.

– Я видела его сегодня вечером.

Рэнди взглянул в сторону, все еще улыбаясь.

– Ну и как этот хрен?

– Рэнди, ты говоришь о своем отце! И я вообще не разрешаю говорить на таком языке.

– Ты называла его и похуже.

– Когда?

Рэнди раздраженно повел плечами:

– Мам, брось. Ты ненавидишь его всеми потрохами, как и я, и ты никогда не делала из этого секрета. Ну и в чем дело? С чего это вдруг ты стала с ним такой милой?

– Ничего я не стала. Я виделась с ним, и все. У Лизы.

– Да, знаю.

Рэнди опустил подбородок и почесал голову.

– Она тебе сказала?

– Да, сказала.

Он взглянул на мать:

– И ты, конечно, взорвалась.

– Да, в общем, да.

– Я тоже вначале, но у меня был день подумать, и я считаю, что она будет в порядке. Черт возьми! Она хочет ребенка, и Марк нормальный парень, да? Я хочу сказать, что он ее любит.

– Откуда ты все это знаешь?

– Я там много раз бывал.

Рэнди нажал пальцем черную клавишу.

– Она меня кормит обедом, и мы вместе смотрим видик. Марк обычно бывает у нее.

Еще один сюрприз.

– Я не знала, что ты… что ты у нее бываешь.

Рэнди оставил в покое клавиатуру и вернул руку на колени.

– Она сказала, что ты согласился быть шафером.

Рэнди пожал плечами и повернулся к матери.

– И подстричься.

Он пощелкал языком.

– Ну вот. Тебе начинает это нравиться.

– Меня не так волосы возмущают, как борода.

Он поскреб подбородок. Колючий и черный, он наверняка привлекал внимание молоденьких девушек.

– Что же, может, придется расстаться и с этим.

– У тебя есть девушка, которой это нравится? – поддразнила она, делая вид, что хочет ударить его в щеку, как боксер.

Он отклонился назад, выставил обе руки, как защищаются в боксе.

– Не прикасайся к щетине, женщина.

Они некоторое время притворялись, что хотят подраться, потом засмеялись и обнялись. Ее гладкая щека прижалась к его колючей, запах его кожаной куртки щекотал ей ноздри. Не важно, сколько неприятностей доставлял ей сын, минуты, подобные этой, все перекрывали. Как это все-таки здорово – иметь взрослого сына. Присутствие Рэнди в доме наполняло его звуками, можно было что-то сказать ему и услышать его ответ. И был повод набивать холодильник. Может быть, уже пора выпустить его из гнезда, но мысль расстаться с ним была невыносимой. Не важно, что минуты, подобные этой, случались редко. Когда он уедет, она останется одна в этом большом доме, и тогда надо будет принимать решение.