Джанет Иванович - Невеста для капитана
— Ты была кем-то вроде Эдди Мерфи?
— Что?
— Ну, того, из фильма «Полицейский из Беверли-Хиллз». Рассхаживала по улицам и засовывала бананы людям в выхлопные трубы.
Стефани улыбнулась.
— Что-то в этом роде.
— Как бывший профессионал, что ты обо всем этом думаешь?
— Думаю, миссис Пиз что-то видела. Но не знаю, что именно.
Иван кивнул.
— Что бы это ни было, оно исчезло без следа и больше не вернется. — Стефани стояла и держала ложку над миской с тестом.
— Как призрак? У тетушки Тесс есть склонность к убийствам?
Иван погрозил ей пальцем.
— И не думай об этом. «Исчезнуть без следа» — просто так говорится. Тетя Тесс не станет украдкой пробираться по палубе с ножом в руке. Она приятная старая дама. К тому же призраки не похожи на людей. Они… бестелесные, что ли.
— Ты видел хоть одного?
— Пожалуй, нет.
— А ты?
Вместо ответа Стефани только пожала плечами. Потом взяла противень и загрузила в духовку последнюю партию пирогов.
— Интересно, как ты можешь говорить, что твой дом населен призраками, если никогда их не видел? Откуда ты тогда знаешь, как они выглядят?
— Моя мать видела Тесс.
Стефани подняла брови.
— Тесс показывается только женщинам. — Иван взял горячий пирог и отломил кусочек.
— Это легенда. Только женщины Хабена видели ее, да и то не все. Она выбирает тех, кого может напугать. — Он бросил кусочек пирога в рот и с удовольствием его прожевал.
— Эти удались.
— Ты, похоже, удивлен.
— Должно быть, их делала миссис Пиз.
— Послушай, мне обидно, в конце концов!
Она сунула пустую миску в мойку и заложила волосы за уши, размышляя о легенде и о том, верит ли она в нее.
— Кофе и пироги подаем на палубе в семь? — спросила Стефани.
Она неосознанно прикусила зубами кончик языка и смотрела на него, почти не слушая ответа и продолжая думать о призраках. Он улыбнулся, увидев снова свежий комочек теста в ее челке.
— Да. И полный завтрак здесь внизу в восемь.
Иван взял поднос и начал расставлять на нем кружки.
— Так что, собственно, ты хотела бы знать?
Стефани вытерла руки о свои спортивные штаны и, вздрогнув, подумала, что ее рассеянная задумчивость заразна. Раньше она не могла себе этого позволить. Теперь и Иван как будто смотрел сквозь нее, и ей это нравилось. Это хороший признак. В последние годы, когда ей приходилось давать уклончивые ответы, играя свою роль, она ни на минуту не могла расслабиться. Теперь, слава Богу, все позади. Она еще не освободилась полностью, но явно выздоравливала.
— Веришь ли ты, положа руку на сердце, во все эти сказки про тетушку Тесс?
Иван предложил ей кусочек своего пирога с голубикой.
— Сейчас не время и не место обсуждать мистические загадки. Думаю, нам надо будет специально встретиться и поговорить об этом.
— Меня удовлетворит простое «да» или «нет».
— Да или нет будет недостаточно. Во-первых, о привидениях надо беседовать в темноте. Это вякому известно. Хорошо бы еще и в тумане. — Его взгляд упал на ее подергивающиеся губы. — Во-вторых, не надо так волноваться. Здесь нет призраков. Только я да ты.
— Свет луны делает меня нервной.
В его глазах заиграли озорные искорки. Он вложил ей в рот еще кусочек пирога.
— А может, это мое предначертание как потомка знаменитого пирата заставляет женщину иногда понервничать?
— Вот так-так! Ред мог бы гордиться тобой.
Он прижал ее к стойке.
— Ред решил бы, что я монах. Ты знаешь, что настоящие пираты делали с женщинами? — прошептал он, касаясь губами чувственной кожи прямо под мочкой уха, Стефани поежилась, глядя ему в глаза.
— Они насиловали их, — сообщил он ей, — это было жуткое зрелище.
— Все? Деталей не будет?
Иван бросил на нее суровый взгляд.
— Я вижу, ты не прониклась. Выглядишь какой-то испуганной.
— Знаешь, что меня пугает? Мысль о том, что надо готовить завтрак. Следуя наказам Люси, мне предстоит общение с котелком овсянки, тремя дюжинами яиц и семью фунтами бекона.
— Кажется, ничего не забыла. — Он подхватил поднос с кружками и направился к трапу. — Сегодня в десять вечера я буду ждать тебя на корме, Золушка. Одень что-нибудь такое, что разжигает страсть и способствует изнасилованию.
В десять часов Стефани вынула из духовки последний голубичный пирог и загасила огонь. Теперь она понимала, почему Люси по утрам первым делом бралась за пироги. Если печь их после обеда, когда шхуна выходит в море, то содержимое формы постепенно оказывается на дне духовки. Оставалось заниматься этим либо ночью, либо утром. А так как Стефани не была ранней пташкой, то решила делать это ночью. Она осмотрела себя и провела инвентаризацию всего, что наготовила: овсяная каша, соус для спагетти, тесто для печенья, пироги с голубикой и кофе. Прекрасно. Хотя она не мыла голову со вчерашнего утра и не снимала свитер, в котором и спала всю ночь, зато приготовила чертовски хороший обед. Она пришла к выводу, что готовка не сильно отличается от работы полицейского. Это тяжелый труд, требующий постоянной концентрации внимания, а также воображения, владения ноу-хау и… везения. Затем с надеждой поглядела на свою койку. Ничего она сейчас так не желала, как забраться за красную занавеску и проспать, по крайней мере, год. Но вспомнила, что Иван ждет ее на палубе, и громко застонала.
Неожиданно он сам спустился в камбуз и прислонился к переборке. Губы его медленно растягивались в улыбке, пока он рассматривал Стефани на закате ее первого трудового дня на борту «Саваж».
— Трудный выдался денек?
— После горячего душа я буду, как новенькая.
— И только?
— А что еще?
— У меня есть идея получше. Что тебе требуется после дня, проведенного у огнедышащей печи, так это купание при лунном свете. Освежающая прохлада…
«Романтика опять же», — добавил он про себя.
Купание при луне — звучит очень заманчиво. Никогда и никто не делал ей такого экстравагантного предложения. Хуже, что у нее нет сил подняться на палубу.
— Прекрасная идея, но в воде я буду шипеть, как раскаленный булыжник. Я просто без сил и вынуждена настаивать на душе.
Иван обнял ее за плечи.
— Дорогая, это восстановленная в деталях шхуна девятнадцатого века. На ней нет душа.
— О Боже, нет душа! — Она повисла у него на руках. — У меня тесто в голове, я вся в соусе, вплоть до нижнего белья, а ты мне говоришь, что у вас нет душа.
Если бы она была одна, то, пожалуй, расплакалась бы. Выплакалась бы заодно за всех тех детей, которых не смогла спасти от наркотиков, за Стива, которого никогда не узнала, за все те моменты прошедших восьми лет, когда ей отчаянно хотелось плакать, но она не могла позволить себе такой роскоши. Она не одна и была чересчур гордой, чтобы показывать слабость в присутствии человека, которого знала всего два дня. Кроме того, она не из тех женщин, что роняют слезы над пролитым соусом. Она привыкла искать разрешения проблем, а не горевать над ними.
