Светлана Демидова - Предать – значит любить
Катя, взбудораженная и завороженная энергичной особой, чуть крутанулась, а потом вспомнила про прореху, остановилась, потупила глаза и сказала:
– Мы с Герой нечаянно упали... платье порвалось... такая дырень...
– Дырень? Да-а-а... Жаль, конечно... Ну-ка, пошли ко мне! – решительно объявила особа. – Зашьем так, никто не заметит, что тут когда-то была дырень!
Катя повернула лицо к Гере, как бы спрашивая разрешения и одновременно подталкивая его к тому, чтобы он наконец познакомил ее с матерью. Герман, улыбаясь, сказал:
– Познакомься, Катя, это наша домработница – Дуся!
– Я тебе покажу домработницу! – притворно обиделась Дуся, отвесила Герману легкий подзатыльник, потом опять чмокнула его в щеку и потащила Катю за собой, приговаривая: – Пошли-пошли, Катюха! Сейчас поможем твоему горю! Не пропадать же такому платью! А ты, Геруль, иди пока брюки поменяй. Тоже изгваздался! Переодевайся – и в залу! Мы сейчас!
Дуся привела Катю в небольшую чистенькую комнатку, обставленную в привычном девушке стиле. Возле окна стояла кровать с никелированными шариками, в которые было очень интересно смотреться, потому что лицо становилось расплывшимся, выпуклым и уродливым. Кровать с кружевным подзором украшало снежно-белое пикейное покрывало, сверху которого горкой громоздились толстые мясистые подушки, высовывающие веселые ушки из-под вышитой яркими цветами накидки. На обычном деревянном столе стояла ваза из синего стекла, полная пышных георгинов. В углу пристроился зеркальный шкаф, точь-в-точь такой, какой был в комнате девичьего общежития. Над оттоманкой с уютными круглыми валиками висел тканый коврик с кистями, на коврике были изображены Иван-царевич с Василисой Прекрасной верхом на сером волке. Примерно так же была обставлена комната родителей Кати в коммунальной квартире. Ночью в проход между столом и шкафом ставились две раскладушки, на которых спали дети: Катя и ее младшая сестра Людмилка. Как только у Кати появилась возможность, она съехала от родителей в общежитие. Комната там тоже была на четверых, все девушки были примерно одного возраста, с одинаковыми желаниями и устремлениями, запросто могли проболтать несколько ночей подряд, а потом отсыпаться в выходной до полудня.
Дуся потребовала, чтобы Катя сняла платье, накинула ей на плечи цветастый халат, села с иголкой поближе к свету и спросила:
– А где вы с Герой-то познакомились?
– В парке. Мы с подружкой... Лидкой... гуляли... в общем... – начала, все еще сильно смущаясь, Катя. – А у киоска с газировкой за нами в очередь встали Гера с еще одним молодым человеком...
– Не с Костей?
– Нет. С Аликом. Пухлый такой. – Катя для наглядности надула щеки. – Он стал за Лидой ухаживать, но ей не понравился.
– Это почему ж?
– Ну... понимаете, Лидка тоже немножко полненькая... Она говорит: мне нельзя знакомиться с такими пухлыми молодыми людьми, а то дети очень толстыми получатся.
Катя замолчала. Ей показалось, что она сболтнула лишнее. Зачем про детей начала? Кто ее за язык дергал? Мало ли что Лидка сболтнет. Не всем же ее глупости пересказывать. Но Дуся весело засмеялась тоненьким, чуть визгливым смехом, совершенно не вяжущимся с ее мощной фигурой. Кате сразу захотелось еще что-нибудь рассказать Дусе, но та вдруг сама начала говорить:
– Ой! У меня тоже мужик толстый был, страсть! Вроде и кушать-то особенно нечего было, а мы с ним – прямо две горы! Как пойдем по деревне вдвоем, так всю улицу, бывало, и перегородим! Кошак не прошмыгнет! Только вот детишек у нас не было... Не судьба... да-а-а... А уж как Василий помер, мне так тоскливо одной в дому стало, что я избу продала да к Еленке и приехала. Так, мол, и так, говорю, прогонишь – удавлюсь, жить-то мне не для кого... А не прогонишь, стряпать вам буду, да и вообще... по хозяйству помогать. Мне ж не трудно, я вон какая сильная!
Дуся закончила шитье, откусила нитку и бросила платье Кате:
– Гляди, как хорошо вышло! Никто и не заметит! Одевайся!
Катя разгладила на коленке креп-жоржет. Дуся оказалась настоящей волшебницей. Шов был такой тонкий и так прихотливо проходил по цветочным букетикам, что надо было очень приглядываться, чтобы его заметить.
– Ну вы и мастерица, Дуся! – восхищенно похвалила работу Катя и, натягивая платье, спросила: – А Еленка – это кто?
– А Еленка – это моя двоюродная сестра, Герочкина мать. Для тебя, значит, Еленой Матвевной будет. Ты уж ее не серди. Она не любит, когда без Матвевны... А меня зови на «ты». Я так привыкла. Меня все всегда на «ты» звали, так что тоже – не обижай! Договорились?
– Договорились! – весело отозвалась Катя. Она уже забыла про то, что совсем недавно клеймила Кривицких эксплуататорами, а саму Дусю представляла замученной тяжкой неволей рабыней. Она радовалась, что все стало вдруг так хорошо: родители Геры оказались приличными людьми, да и платье – опять как новое! К тому же она подружилась с замечательной Дусей, а сейчас еще познакомится с родителями Геры, потом выйдет за него замуж, и все они будут жить в удивительном доме душа в душу!
– Ну что, пошли знакомиться с остальными? – все так же весело спросила Дуся.
– Пошли! – ответила абсолютно счастливая Катя.
Комната, в которую привела ее Дуся, сразу поразила девушку размерами и удивительным узорчатым полом, набранным из разных по размерам дощечек, начищенных почти до зеркального блеска. Нет, Катя, конечно, знала, что такое паркет. Более того, она лично натирала рыжей мастикой паркетный пол в родительской коммуналке. Но тот паркет был самым обычным, елочкой, а у Кривицких – походил на деревянный ковер. На него даже страшно было ступать.
– Проходи, проходи... не стесняйся... – Дуся легонько подтолкнула Катю в спину, и только тогда она заметила, что в пустой комнате за большим празднично накрытым столом сидит всего одна персона: то ли девочка, то ли женщина. Ей с одинаковым успехом можно было дать и десять лет, и все тридцать. У нее было неприятно вытянутое лошадиное лицо и реденькая челка, плохо закрывающая излишне высокий лоб. Катя еще раздумывала, кем бы она могла приходиться Гере, как он, неожиданно откуда-то вывернувшись, за руку повел ее в сторону от стола. В глубокой нише, на диване с гнутыми блестящими подлокотниками, сидели очень красивая женщина в темно-синем бархатном платье и крупный мужчина очень приятной наружности.
– Мама, папа! Вот моя Катя – познакомьтесь! – торжественно проговорил Герман и, обернувшись к ней, с таким же пафосом сказал: – Катя! Это мои родители: Елена Матвеевна и Виталий Эдуардович!
Катя растерялась. Она не знала, что ей теперь следует сделать: то ли подойти к родителям Геры поближе и каждому в отдельности протянуть руку лодочкой, то ли остаться стоять на месте. Положение спасла Елена Матвеевна. Она улыбнулась, очень грациозно поднялась с дивана и, положив легкую руку на плечо Кате, сказала:
