Бывшие. Проверка на прочность (СИ) - Светлая Есения
Шокированная своим открытием, я призналась:
— Не помню, представляешь? Совсем ничего не помню. Разве так должно быть?
— Нормально это, — присев рядом на лавочку, произнес отец. — Правильно даже. Себя же ты помнишь, правда? Егора, меня. А Ликуша наша, она ушла. И все что с ней связано, тоже уходит. Так правильно.
Я подняла взгляд на Егора и, словно впервые увидев его, долго рассматривала лицо. Знакомое и одновременно чужое. С бороздками новых морщинок, поседевшей щетиной и непривычной худобой. Он действительно стал иным. Чужим, непонятным. Но сердце все равно тянулось, трепыхалось где-то под ребрами при каждом вздохе.
— Как прошла поездка в Москву? — спросила я, чтобы перебить неловкое молчание.
— Все в порядке. Спасибо.
— Говорят, тебя снова повысили?
— Есть немного. Пока заместитель.
— Поздравляю, — тихо выдавила я и поежилась от холода и неприятных чувств. Простых, личных, без отголосков на великое и вечное. Теперь, когда пустота внутри стала необходимостью, мне не хотелось оставаться здесь, у могилы дочери, ни секунды.
— Странное чувство, — тихо проговорила я, — так долго шла сюда. И теперь снова хочется сбежать.
— Наверное, так и должно быть, — глядя куда-то в пустоту, ответил Егор. — Я также каждый раз борюсь с этим ощущением, одновременно испытывая чувство вины. Прихожу снова и снова сбегаю.
— Все правильно, Егорка, все правильно, — вздохнул по-стариковски отец и погладил меня по спине. — Здесь место для покоя. И нечего этот покой тревожить. И вам нужно отвыкать сюда бегать. Нет ничего страшнее, чем забывать о том, что каждому жизнь дается свыше. Прозябать ее здесь бессмысленно и неправильно. Так что, выберете для себя несколько важных дат и приезжайте только по ним, не иначе. Нет смысла хоронить себя рядом с теми, кому эта жизнь уже недоступна. У них другое — светлое, вечное.
Я согласно кивнула.
— Пап, я замерзла что-то. Поедем?
— Может ко мне? Посидим, чаю попьем. Переоденешься сразу. До меня ближе.
— Переоденусь? Во что?
— Твои вещи все на месте, Катя. Ты не изменилась, если только слегка похудела.
— А что? Идея хорошая! Заодно и помянем Ликушу, раз повод такой. Дома-то к чаю что есть? — потирая озябшие руки, отец поднялся со скамьи и, шагнув к памятнику, поправил покосившийся венок.
— Есть, дядь Саш, все есть. Поедете?
Спрашивал он у отца, а с надеждой смотрел на меня.
— Ты живешь в той же квартире? — удивленно спросила я. До сих пор считала, что она уже продана. А мой бывший нашел себе жилье в более престижном районе.
— Конечно. Меня все устраивает.
В его голосе послышался легкий упрек. Отец невзначай показал за спиной Егору кулак. Я же решительно встала и заявила:
— Поехали. Тем более, если есть во что переодеться.
30
Раньше я бы этого ужасно испугалась — вернуться в прошлое. Сейчас настойчиво хотела это сделать. Словно какая-то лавина протеста рвалась наружу, требовала выхода и управляла мной.
Мы приехали в наш старенький двор. Четыре пятиэтажки стоят лицом друг к другу, образовывая закрытую территорию, защищая людей от внешнего мира. За пять лет будто бы ничего и не изменилось: ребятня на качелях, старушки бессменно вздыхают на лавочках, обсуждают последние новости.
Мы останавливаемся практически возле самого подъезда. Егор припарковывает свой джип, следом отец свой жигуленок.
Я в коконе отрешенности и какого-то пока непонятного для меня умиротворения.
Отец не спешит выходить из машины. Смотрит на меня внимательно.
— Мне идти? А то может я это, того… Поеду?
Смотрю на окна многоэтажки. Где-то даже шторы все те же. Время остановилось? Или ждало меня, чтобы вместе пуститься в бег.
— Не надо, пап. Не уезжай, пожалуйста. Мы долго не будем.
— Как скажешь, — вздыхает он и, кажется, расстроенно.
Егор встречает возле подъезда. На мое счастье никто из соседей нам не встретился. Не хотелось бы… Пока я к этому не готова.
Поднимаемся на третий. Задыхаюсь от нахлынувших чувств. Разве это возможно? Будто ничего не изменилось…
Та же дверь. Практически тот же запах в квартире. Мебель. Мой старый плащ на вешалке.
Оборачиваюсь на Егора, смотрю как на сумасшедшего. Понимаю, не только что он его повесил. Плащ выцвел, а значит долго он здесь висит. Все эти пять лет висит…
Егор опускает глаза.
— Прости, Кать. Я не смог.
Провожу по ткани рукой, помят. Ощущение что его слишком часто терзали в руках.
Делаю глубокий вздох. Больно. Но нужно сделать еще один шаг. Я ведь сама так решила, сама этого захотела.
Скидываю перепачканное пальто, иду мыть руки. Следом отец. Возле раковины возникает небольшая толкотня и меня это немного отвлекает, успокаивает.
Егор бежит на кухню ставить чайник, я прохожу в зал. Здесь, слава Богу, можно слегка поиграть в “Найди десять отличий”. Но это скорее всего не колоссальное желание изменить интерьер, а печать холостяцкой жизни. Минимализм. Во всем, даже в уюте. Слева от зала Ликина комната. Туда открыта дверь и я вижу, что и там все, как и прежде. Справа вход в нашу бывшую спальню. И я иду сразу туда. Чтобы переодеться. Чтобы снять с себя мокрое, перепачканное в земле. Егор входит следом.
Я замираю в нерешительности. На тумбочке слева мое фото в красивой рамочке. На нем я уставшая без косметики, сонная и растрепанная.
Фыркаю:
— Лучшего не нашел?
Он улыбается. Молчит. Правильно. Его лесть или слова любви сейчас мне не нужны. Они только спутают все, заклеят одноразовым пластырем мои раны, но это же ненадолго. Егор открывает шкаф. С верхней полки достает огромный вакуумный пакет с моей бережно сложенной одеждой.
Меня начинает трясти. Трясти от этого всего. Это же сумасшествие. Вот эта забота о старом. О том, чего уже не вернуть.
— Зачем? — спрашиваю тихо, надеясь, что он поймет.
Он молчит. Долго смотрит на меня.
— Ты смогла начать все заново, Катя. Я не смог, прости.
А потом он разворачивается и уходит. И я понимаю, что в этом, наверное, есть и моя вина. В том, что Егор остался, буквально застрял в этом прошлом.
Я сбежала, оставив любимого человека с этим всем. Я проявила слабость, имея на это право. Он, как мужчина, на эту слабость прав не имел.
Но как же это все неправильно…
31
Выбрав теплую водолазку и домашние трикотажные брючки, я быстро переоделась. Упаковала вещи обратно и сама засунула в шкаф, но уже на нижнюю полку. Без какого-то умысла, просто близость Егора меня волновала как-то особенно сильно.
Меня влекло к нему, влекло так, словно нет для меня в мире других мужчин. Есть только он один.
Но это тоже неправильно. Это всего лишь желание вернуться в прошлое. Еще раз ощутить былое счастье. Только нет ничего уже, нет.
Выхожу из комнаты и иду прямиком на кухню.
Ложки, чашки, все на прежних местах. Даже передвигаемся мы по кухне слаженно, не мешая друг другу. Его рука несколько раз привычным жестом прикасается к моей пояснице. В какой-то момент Егор даже хочет наклониться, чтобы чмокнуть в макушку. И замирает, не завершив.
Все это еще больше создает напряжение. Воздух вокруг становится настолько густым, что трудно дышать.
Отец тихо сидит в углу и смотрит на нас удивленно. Будто мы глупые, неразумные птенцы, которым бы полететь, а мы только неумело машем крылышками и топчемся на месте.
Пироги нарезаны, чай разлит по чашкам. Тесная кухонька давит на меня стенами. От сидящего рядом Егора кидает в жар. Состояние нестабильности сжимает желудок. Я едва успеваю откусить от куска пирога пару раз и выпить треть чашки чая, как понимаю, что еще немного и все это резво попросится наружу. Зажимаю рот рукой, вскакиваю и бегу в туалет.
Желудок выворачивает наизнанку настолько, что темнеет в глазах. Прихожу в себя лишь спустя несколько минут и слышу тихий стук в дверь. Я, конечно же, не закрылась, не об этом думала, лишь бы успеть. Почему-то решила, что это беспокоится отец, но за дверью услышала голос Егора:
